Алиенист
Шрифт:
– Продолжай, Джозеф, – сказал Маркус. – Все хорошо.
– Ну… – Джозеф посмотрел сначала на меня, потом на Маркуса. – Некоторые клиенты – им, в общем, нравится, когда тебе это не нравится. – Он потупил взор и принялся сосредоточенно разглядывать крышу под ногами. – Некоторые даже приплачивают за это. Виски-Энн думала, что Фатима притворяется, чтобы урвать побольше. Но она… он и правда их всех ненавидел.
Меня резко ударило подлых смесью физического отвращения и глубокого сочувствия; судя по лицу Маркуса, он ощутил то же самое. Однако мы получили ответ на свой вопрос.
– Ну вот, – прошептал мне Маркус. – Скрытые, но неподдельные – обида и сопротивление. – И следом,
– Один раз или два, – ответил мальчик. – Но большинству нравилось, я вам уже сказал.
Беседа повисла, однако тишину разорвал резкий гудок поезда надземки с 3-й улицы и разом вернул меня к делу.
– А этот его святой? – спросил я. – Это очень важно, Джозеф, – ты сам его когда-нибудь видел?
– Нет, сэр.
– Фатима когда-нибудь встречалась с ним на крыше? – внезапно спросил Маркус. – И ты не заметил случайно кого-нибудь с большой сумкой?
– Нет, сэр, – ответил Джозеф, вновь впадая в замешательство. Но тут же просветлел, явно стараясь угодить нам: – Хотя несколько раз приходил к ней – уже после того, как они познакомились. Я точно знаю. Хотя он наказал ей никому не рассказывать, кто он.
Маркус криво улыбнулся:
– Может, обычный клиент?
– И ты ни разу не догадался, кто это? – уточнил я.
– Нет, сэр, – ответил Джозеф. – Фатима сказал, что если я буду хранить все в тайне и вести себя хорошо, этот человек, возможно, когда-нибудь заберет и меня.
Я крепко обнял его за плечи и снова окинул взглядом окрестные крыши.
– Ты должен надеяться, что этого не произойдет, Джозеф, – сказал я, и его карие глаза вновь заблестели слезами.
В тот вечер «Золотое Правило» больше не подарило нам никаких сведений, равно как и не порадовали нас обитатели остальных зданий в этом квартале, которых мы успели опросить. Перед тем как покинуть это место, я почувствовал, что просто обязан спросить у Джозефа, не хочет ли он оставить работу у Виски-Энн: даже по меркам дома терпимости малыш был слишком юн для такого дела. Мне пришло в голову, что есть шанс уговорить Крайцлера из соображений благотворительности приютить его в Институте. Но бедный Джозеф, осиротевший в три года, был сыт по горло всеми институтами, приютами и родительскими домами (не говоря уже о темных переулках и заброшенных вагонах), так что никакие рассказы о том, что учреждение Крайцлера «отличается» от прочих заведений, не произвели на него ни малейшего впечатления. «Золотое Правило» было для него единственным домом, где его не морили голодом и не избивали – может, Виски-Энн и омерзительная особа, но она заинтересована, чтобы мальчики были здоровы и не изуродованы. А это для Джозефа главнее любых моих доводов о том, насколько опасно и порочно это место. Более того, после истории с Али ибн-Гази и его святым Джозеф с нескрываемым подозрением относился ко всем мужчинам, обещавшим лучшую жизнь где-нибудь в другом месте.
Решение мальчика меня искренне опечалило, но он был непоколебим. Увы, в 1896 году законного способа вырвать ребенка из лап «Золотого Правила» не существовало. Только потом появились государственные организации, к которым для этого можно было обратиться через голову мальчика. Пока же американское общество не признавало, в общем и целом (как по большей части не признает и теперь), что дети не могут полностью отвечать за свои поступки и решения: детство никогда вообще не рассматривалось большинством американцев как некая особая стадия развития личности, отличная от взрослой жизни и подчиняющаяся собственным правилам и законам. Дети рассматривались как «взрослые в миниатюре», и, по законам 1896 года, если ребенок желал погубить свою жизнь пороком и развратом, он волен был поступать, как ему заблагорассудится. Так что мне ничего не оставалось, только попрощаться с этим перепуганным десятилетним человеческим детенышем и с ужасом подумать, что малыш вполне может оказаться следующей жертвой мясника, шныряющего вокруг таких гнусных заведений, как «Золотое Правило». И тут, перед самым уходом, мне в голову пришла мысль, обещавшая безопасность Джозефу, а нашему следствию – новые перспективы.
– Джозеф, – сказал я, опустившись передним на колени у парадного входа в клуб. – У тебя много друзей, которые работают в таких же местах?
– Много? – Мальчик задумчиво пососал палец. – Ну, нескольких, наверное, я знаю. А что?
– Я хочу, чтобы ты передал им мои слова. Человек, который убил Фатиму, уже погубил много детей, занимавшихся тем же ремеслом. Большинство из них мальчики, но, видимо, не только. А самое главное: хоть мы пока и не знаем, почему так вышло, все они работали в домах, похожих на этот. Так что я прошу тебя – передай своим друзьям, чтобы впредь они были очень, очень осторожны со своими клиентами.
Джозеф отреагировал на это пугающее заявление вполне логично: отшатнулся от меня и в страхе огляделся по сторонам. Но не убежал.
– А… почему только в таких местах? – спросил он.
– Я тебе уже сказал – мы пока не знаем. Но, возможно, он еще вернется, так что скажи всем, что следует быть настороже. И присматривайтесь к тем, кто станет сердиться, когда кто-нибудь из вас будет… – я пытался подобрать слово, – … «строптивым».
– Вы хотели сказать – борзым? – спросил Джозеф. – Это Виски-Энн так говорит – борзость.
– Правильно говорит. Он мог выбрать Фатиму именно из-за этого. Не спрашивай меня, почему, – я не знаю. Но будь осторожен. И самое главное: никуда ни с кем не ходи. Никогда не покидай клуб, каким бы приятным ни показался тебе человек и сколько бы денег тебе ни посулил. И передай то же своим друзьям. Договорились?
– Ну… ладно, мистер Мур, – медленно протянул Джозеф. – Но может… может, вы с детектив-сержантом Айзексоном все же будете иногда нас тут навещать? Те другие фараоны, которые явились сегодня утром, – их, похоже, совсем не волновало, что с нами станет. Они просто приказали всем молчать про Фатиму и ушли.
– Мы попытаемся, – ответил я, вынимая из кармана пальто карандаш и листок бумаги. – И если вдруг у тебя найдется, что нам рассказать – что угодно, если ты сочтешь это важным, – приходи вот по этому адресу днем. Ночью – вот по этому. – Я дал ему не только адрес нашей штаб-квартиры, но и бабушкин, на Вашингтон-сквер, мимоходом представив себе, как старушенция отреагирует на появление этого мальчика – если, конечно, он когда-нибудь появится. Еще я узнал у него телефонный номер «Золотого Правила». – И не ходи к другим полицейским, если что-то узнаешь, – добавил я. – Сначала расскажи все нам. И не рассказывай другим полисменам, что мы здесь были, хорошо?
– Не волнуйтесь, – бойко ответил мальчик. – Вы вообще-то первые фараоны, с которыми я говорю.
– Наверное, это потому, что я не фараон, – сказал я, широко улыбнувшись.
Мне ответили такой же искренней улыбкой, и я вдруг уловил в лице Джорджа чьи-то знакомые черты.
– Да вы и не похожи, – сказал мальчик. И тут же брови его сошлись от удивления: – Но почему вы тогда хотите найти того, кто убил Фатиму?
Я положил руку ему на голову.
– Потому что мы должны его остановить. – В этот миг из-за дверей клуба донесся резкий скрипучий голос Виски-Энн. Я кивнул и добавил: – Кажется, тебе пора. Запомни все, что я сказал.