Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950
Шрифт:
А может быть, это и к лучшему. Софья Ивановна 239 недавно сказала Маруське [М. А. Андреевой (Ольчевой)]: «Как должна мучиться бедная Нинка. Василий Иванович – увлечен Алисой…»
Теперь будут репетировать «Стены». Василий Иванович не занят 240 . Опять будем видеться редко…
Маруська [М. А. Андреева (Ольчева)] как-то говорила про Волохову 241 , что та целовала следы его ног… Я понимаю ее… Но у меня больше гордости. Я бы этого не сделала.
239
Софья
240
Теперь будут репетировать «Стены». Василий Иванович не занят. – Премьера пьесы «Стены» С. А. Найденова в МХТ состоялась 2 апреля 1907 г. Режиссеры Вл. И. Немирович-Данченко, В. В. Лужский, художник В. А. Симов. В. И. Качалов все-таки оказался занят в спектакле в роли конторщика Федора Федоровича Копейкина. Спектакль прошел всего десять раз.
241
Волохова (Анциферова) Наталия Николаевна (1878–1966) – актриса. Ученица Школы МХТ в 1901–1903 гг. Играла в Товариществе новой драмы Вс. Э. Мейерхольда, в Студии на Поварской и в Театре В. Ф. Комиссаржевской, затем в провинциальных театрах.
Последние дни опять скверно на душе. Василий Иванович выбрал Людмилку 242 для «Вишневого сада». И опять эта проклятая ревность!.. Как она мне мешает! Боже, как она меня мучает!
Теперь вот говорят, что будет у нас в театре – Федорова 243 . Я вспоминаю Новый Год, и мне делается неприятно и жутко. Сегодня она была на репетиции, и я уже смотрела на нее со злобой и неприязненностью. Маленькая Маруська говорила мне, что в театре почти все догадываются о «слабости» ко мне Василия Ивановича: «Он очень выдает себя, всегда отыскивает тебя глазами, так смотрит на тебя, так здоровается с тобой, что сразу все становится ясным».
242
Людмилка – возможно, соученица А. Г. Коонен по гимназии, ученица Курсов драмы Адашева.
243
…говорят, что будет у нас в театре — Федорова. – В труппу МХТ С. В. Федорова не вошла.
После «Бранда».
Сегодня день довольно удачный. Утром было чтение «Стен» – кстати сказать, пьеса очень не понравилась. Влад[имир Иванович] [Немирович-Данченко] несколько раз взглянул на меня не так, как следует. Два акта прочитали, а Василия Ивановича нет и нет. На душе сделалось гадко-гадко… Вдруг входит. Такой какой-то некрасивый, прилизанный… Моментально похолодела вся… Подошел здороваться… «Как здоровье?» – пристально смотрит в лицо… – «Ничего…» – «Глаза у вас что-то [бледные]». – «Не знаю…» Или еще что-то пробормотала, опустила голову низко-низко… Потом кончили чтение. Ходила по коридору с Братушкой [С. С. Кировым] и Кореневой. Василий Иванович несколько раз проходил мимо, но я каждый раз упорно смотрела [куда-то. – зачеркнуто] в одну точку и старалась не [смотреть. – зачеркнуто] видеть его. Вдруг как-то случайно подняла голову – смотрю, идет навстречу быстрым шагом и в упор смотрит на меня и улыбается так хорошо, так просто… Как будто хочет сказать: зачем нам притворяться друг перед другом – бросим всякие комедии. Скоро он ушел.
Я уселась в зрительный зал в ожидании своего выхода. Подсел Вишневский. Вдруг понес всякую околесину. Что он страшно в меня верит, что меня ждет великая будущность, будто бы он настаивал на том, чтобы поставили одну пьесу (какую, он не хотел сказать) – специально для меня, что, по его мнению, единственно, что осталось теперь в Художественном театре, – это Коонен.
Только не уходите в провинцию, хотя вас и не отпустят никогда, и т. д. и т. д. … в таком же роде…
Этот разговор очень порадовал. Может, я и в самом деле что-нибудь да значу. После «фьорда» сегодня Василий Иванович вдруг: «Здравствуйте!» Протянул обе руки, взял мою крепко-крепко.
Не могу писать, слипаются глаза.
После «Горя от ума».
Опять будораженно очень… Не дай бог…
Днем сегодня был первый раз на репетиции Жоржик [Г. Г. Коонен]. Он будет петь в хоре (неприятно мне это страшно).
Василий Иванович заходил ненадолго. Я была в костюме, и он сначала не узнал меня, – а потом узнал, поздоровался так хорошо, крепко.
Вечером перед III актом подошел здороваться, все как следует. Перед IV, в антракте, говорил с Федоровой, она была такая интересная, хоть и неприятная, вульгарная немного… Я вспомнила Новый год, вспомнила, что она будет у нас в театре, и стало гадко на душе; перед самым выходом Василий Иванович подошел, опять взял за руку, помог подняться и, когда подымались, вдруг спрашивает: «Ну, как самочувствие?» – «Ничего». – «План еще не перерешили?» – «О нет, Василий Иванович, я держусь стойко…» Что-то еще начал говорить, но в это время были уже наверху.
И вот опять какая-то недоговоренность, неудовлетворенность… Все боюсь, что терпенья не хватит, силы не хватит.
Я с ума сойду… Боюсь за себя… ужасно… Мне кажется, я сама, первая, скажу ему все… [Ей-богу. – зачеркнуто]. Что тогда будет – все равно, по крайней мере выяснится все раз навсегда. И не будет этих мучений. Ведь сил нет больше!
Не могу! Если бы он относился ко мне безразлично, тогда не было бы хоть этих волнений, этого трепета, было бы легче. А вот это его внимание, эта теплота – будоражит еще больше, дразнит, волнует. Не могу, не хочу так жить!?!
Как только останемся вдвоем, скажу ему все – просто так, и отчего мне уехать хочется, скажу…
Все…
И знаю – будет легче…
После «Бранда».
Сегодня поднесли Василию Ивановичу венок 244 . Хористки и сотрудницы повыдрали из него веток, я попросила у одной из них дать мне [одну. – зачеркнуто] веточку и шла домой с таким чувством, как будто бы я несла что-то очень дорогое. И действительно, [ветка. – зачеркнуто] зелень какая-то особенная – очень темная, очень блестящая и пахнет как-то необыкновенно.
244
Сегодня поднесли Василию Ивановичу венок. – Спустя месяц после премьеры «Бранда».
Сегодня не пришлось даже поздороваться с Василием Ивановичем.
Слава богу, в «Стенах» его заняли, а [то] просто хоть вешайся.
Опять что-то безнадежно-тоскливое нависло…
Беспроглядный мрак…
Сегодня Василий Иванович заходил ненадолго в театр, и хотя все время проговорил со мной, но был такой холодный, равнодушный… Это ужаснее всего…
Что мне сделать? Как себя вести?
Иногда мне кажется, лучше притвориться равнодушной, начать избегать его, как можно реже видеться, реже говорить, – а то вдруг хочется броситься к нему и все сказать ему, и тогда уже решить, что делать.
Не знаю, не знаю… Прямо голова идет кругом…
Ей-богу, я могу рехнуться…
А вот сейчас думала и пришла к заключению, что дальше так тянуть нельзя… Сил больше нет…
Кончено… Во вторник вечером генеральная «Драмы жизни»… Выберу момент и все скажу ему.
Решила твердо. Так все прямо и смело… Все… все… Непременно… Будь что будет. По крайней мере раз навсегда.
Станиславский болен. «Драма жизни» откладывается 245 . Все замыслы разлетелись. Ах, Господи! – как неприятно…
Жоржик [Коонен] [прослышал. – зачеркнуто] в театре [о том. – зачеркнуто], что на меня возлагается много надежд, и рассказал об этом дома. Мама теперь все отговаривает меня разговаривать с Владимиром Ивановичем [Немировичем-Данченко] относительно провинции и намекает на то, что меня оставят при театре.
245
«Драма жизни» откладывается. – Премьера спектакля «Драма жизни» К. Гамсуна в МХТ состоялась 8 февраля 1907 г. Режиссеры К. С. Станиславский, Л. А. Сулержицкий, художники В. Е. Егоров, Н. П. Ульянов.