Альковные секреты шеф-поваров
Шрифт:
Вдохнув полной грудью, Кибби решительно обернулся — и оказался лицом к лицу с Дэнни и обворожительной Шеннон.
— Извините, гм… Мне нужен отдел санитарно-эпидемического контроля. У меня назначена встреча с мистером Робертом Фоем.
— Вы, должно быть, Брайан?— улыбнулась девушка по имени Шеннон.
Ее спутник Дэнни тоже улыбнулся.
— Айда с нами!
Вот так, знай наших! Только на порог — и уже подружился с классными людьми!
5. Компенсация
Безжалостный
Только не это.
Кей не вернулась, не ночевала. На выходные она, как правило, оставалась у него. Может, они с подружкой Келли решили выпить, повеселиться? Две девушки, две танцовщицы… огни большого города… Скиннеру понравилась мысль. Но тут его ноздри содрогнулись от кислой вони: в углу красовалась лужа рвоты. Слава богу, ограничилось деревянным полом, не задело восточный ковер, расшитый позициями из Камасутры, за который в антикварном магазине в «Грассмаркете» пришлось выложить половину месячного жалованья.
Скиннер включил радио, перетерпел нудную болтовню жизнерадостного диджея, дождался знакомой мелодии. На душе слегка посветлело. Он привстал и с отчаянием потерпевшего кораблекрушение матроса оглядел беспорядок: одежда, разбросанная по полу и повисшая на спинке кровати; пустая бутылка из-под пива; переполненная пепельница… Гнусный натюрморт был подсвечен жиденьким утренним солнцем, бьющим сквозь изношенные занавески. Сквозняк сотрясал оконную раму, свистал во все щели, обжигая обнаженное тело.
Вчера опять нажрался. И позавчера… Все выходные! Неудивительно, что Кей сбежала домой. Блядский Скиннер! Гребаное ничтожество, фантом безвольный… Веду себя как последний идиот.
Он подумал, что раньше никогда не боялся холода. А теперь чертов сквозняк выдувает из него остатки жизни. Мне ведь двадцать три года, размышлял он с тревожным похмельным отчаянием, массируя виски, чтобы отогнать невралгию — она казалась ему предвестницей ураганной аневризмы, в любой момент готовой переправить его в мир иной.
Холодная блядская страна. Холодная и мрачная. Мне никогда не жить в Австралии или в Калифорнии… Лучше уже не будет.
Скиннер порой думал об отце, которого не знал. Представлял его где-нибудь в тепле, в уюте обетованной земли, называемой Новым Светом. Воображение рисовало поджарого красавца с легкой сединой в окружении бронзовокожих домочадцев — веселых, светловолосых, которые примут блудного сына с улыбкой, наполнят смыслом его жизнь.
Можно ли скучать по тому, чего никогда не имел?
Прошлой зимой у Скиннера было туго с деньгами, он старался особо не пить, сидел дома. Начал слушать Леонарда Коэна, штудировал Шопенгауэра, читал скандинавских поэтов, которые, похоже, все до единого страдали тяжелой клинической депрессией из-за затяжных зимних ночей. Сигбьёрн Обстфельдер, норвежский модернист конца девятнадцатого века, полюбился Скиннеру больше других; в памяти намертво засели декадентские гробовые строки.
Днем он весел — смеется, поет.
Сеет смерть всю ночь напролет.
Сеет смерть.
Иногда ему казалось, что на лицах завсегдатаев литских баров лежит печать зловещего процесса: каждая кружка, каждая стопка подпитывает иллюзию бессмертия — и приближает старуху с косой.
Но как сладка эта иллюзия!
Скиннер вспомнил вчерашнее: он потащил Кей в бар — утром, в воскресенье. А ей хотелось побыть дома, понежиться в его объятиях, посмотреть телевизор.
Но у него шел третий день, требовалось убить похмелье, и он чуть не силком выволок Кей за дверь — вверх по пешеходной улице, к «Робби», где поправляли здоровье местные хроники. И Кей покорно сидела на высоком стульчике: единственная женщина в баре, улыбающаяся, терпеливая, под восхищенными или равнодушными взглядами этих удивительных и ужасных людей, которые только и делали, что пили, пили, пили и пили. Некоторые из них, казалось, никогда не видели живых женщин; другие, наоборот, перевидали слишком много. Кей не тяготило красноглазое общество: рядом сидел парень, которого она любила, и обстановка не имела значения. Но приобщиться к хроникам она тоже не могла — надо думать о танцах, следить за фигурой. Ты не понимаешь, твердила Кей, мне надо держать форму. Ерунда, малыш, отвечал он, ты в отличной форме!
С каждым глотком Скиннер становился все напористее и педантичнее. Он наседал на своего приятеля Гэри Трейнора, тощего стриженого пройдоху с обманчиво грубым лицом.
— У нас что, нет нормальных фанатов?! Нормальной бригады? Сколько бойцов мы можем собрать?
Трейнор не отвечал, прятался за камуфляжной ухмылкой, потягивал пиво. Раскачанный громила Алекс Шевлэйн с маленькой, похожей на торпеду головой покосился в зеркало, поиграл бицепсом, поднес бутылку к губам.
— Прошлый раз собрались. И что? Эти пидоры не пришли! Только время потеряли.
— Ты задолбал уже с этой темой. Расслабься!— Трейнор от души шлепнул Алекса по широкой спине.— Хочешь в суд подать за моральный урон? Типа испортили выходные?— Он захохотал, кивнул в сторону хорошо одетого парнишки, что сидел у бара в одиночестве.— Вон обратись к Дэсси Кингхорну!
Скиннер развернулся и посмотрел на Кингхорна; тот ответил жестким пронзительным взглядом. Скиннер встал и направился к нему. Лицо Трейнора расплылось в радостном предвкушении.
— Как жизнь, дружище?— приветствовал Скиннер.