Алло, милиция? Часть 3
Шрифт:
— А если ОБХСС посадит своего на пост ГАИ, и тот сфотает транспортную накладную? — вмешалась Элеонора.
— Ох, такие эти грузины… Представляешь? Водитель спихнул товар налево, нам привёз лишь пятую часть. Ну, ищи-свищи этого джигита в горах, мы же не при делах.
— Разгрузка целой фуры на рампе «Счастья» — очень заметная вещь. Заметут, — не сдавалась Кабушкина.
— Именно, девочки мои мозговитые! Оттого столько надежд на вашу еврейскую родню, объединённую национальным инстинктом выживания. Знаете анекдот? Распяли фашисты старого ребе и удивляются, что же дед не кричит. Неужели не больно? Больно, только когда смеюсь, отвечает еврей. Понимаю,
Кабушкина, ещё ни на что не подписавшаяся, почему-то упёрлась в последнее — в срок ликвидации предприятия.
— Всё элементарно. У меня талант пророка. Помните, в конце зимы я обозначил срок наших махинаций в «Верасе» — до декабря. Плюс-минус месяц.
— Ты знал дату смерти Брежнева? — ухмыльнулась Валентина.
— Более того, я знал, что наступит андроповщина. Не просто приход нового Генерального секретаря, а всевластие КГБ. Руки по швам, шагом марш. Простые коррупционные схемы разлетятся как карточный домик под ветром. А мы шиковали здесь благодаря гэбешной крыше, сливая им компру на жирных партийных столоначальников и их жёнушек, падких на барахло. Близится время если не отстрела, то массового смещения подобной публики. Коль под шумок нагрянут менты, не отмажу ни я, ни контора глубинного бурения.
— Моя роль? — поинтересовалась Элеонора, предвкушавшая роль директора всего магазина, но теперь уловившая, что это — самое опасное место в схеме, и Кабушкина там первой попадёт под раздачу. — У меня нет стойких родственников на Московском шоссе.
— Возглавишь салон для новобрачных. Там просто. Нужны левые талоны из ЗАГСа. Отовариваешь «своих», набрасывая двадцать-тридцать рублей, и несёшь добычу в наш с Валентиной общак. Заодно наблюдаешь за ней.
— То есть её роль техническая… А значит, Егор, мы с тобой делим общий куш не пополам, а две трети — вам, мне лишь треть. Да, очень большая треть, сотни тысяч, но и ответственность…
— Валечка Ивановна! Вы совершенно правы, я пристроил Элеонору, фактически — уже члена моей семьи, на тёплое место. Но и у вас такая же возможность. Что, кстати, с роднёй и загородной недвижимостью?
— Есть. Перед Колодищами. Большой дом с асфальтовым подъездом, гаражи. Родной брат моего дедушки, инвалид войны… Не хотела его вовлекать.
— Во что вовлекать? Уважаемый воин сдал внаём свой гараж грузинам и не проследил, что они туда сложили? Не героин, заметим, не взрывчатку и не автоматы с патронами. Плод честного труда таких же инвалидов войны, только с Кавказа.
— Валя! — Элеонора положила ей руку на запястье. — У Егора, спору нет, котелок варит. Но без твоего опыта мне лезть одной страшно. Соглашусь на левак в салоне «Счастье», и не больше. На свободе лучше. Ребёночка хочу.
— Ну ты и… Умеешь
— Знаю, дорогая. Я вообще слишком много знаю наперёд. Эля, подкинь меня на Комсомольскую.
«Жигуль» припарковался и погасил фары ниже здания КГБ — у кинотеатра «Победа». Прихватив толстый пакет с очередным подношением, лейтенант тронулся в сторону проспекта, высматривая знакомую «волгу». Увидев, открыл дверцу и нырнул на переднее пассажирское сиденье.
— Рад вас видеть в добром здравии, Виктор Васильевич. От нашего стола вашему.
Именно из-за этих конвертов Сазонов не перевесил связь с агентом «Вундеркинд» ни на кого из сотрудников. Даже Аркадию не полагалось знать лишнее.
— Последний раз? Операция «Верас» свёрнута.
— Предпоследний. Мои девочки переходят в «Счастье» в декабре. Спасибо за помощь в торге.
— Знал бы ты… Там такой жук заседает! Со связями и в горкоме, и в ЦК. Но подобрел, когда ему предложили «Верас». Не знает, что лафа скоро кончится.
— Для многих это будет неожиданностью. Скоро Андропов скинет Щёлокова, поменяет его на Федорчука. Из ваших. Ментов начнут дразнить «федорчукчами». Вот тогда и начнётся свистопляска. Я вам пакетик с информацией приготовил. От областных управлений потребуют, чтоб вы выявляли безобразия в ментуре. Тут — букет.
— Про Дашкевича?
— Не только. Про саму систему очковтирательства и укрывательства. Я же не мог по телефону.
— Молодец. Изучу. Кстати, за тот сигнал отдельное спасибо. Чергинцу мы вежливо подсказали, кого вместо Дашкевича двигать на своё кресло. Человека, которому я доверяю, потому что могу в любой момент посадить лет на пятнадцать.
— Неужели?
— Папаныч ещё не знает. Согласится, ровно по той же причине. Но ты не лезь к нему с пророчествами. Я и то привыкнуть не могу… к твоим федорчукчам.
Егор усмехнулся.
— На сегодня прогнозов хватит. Напомню старый: торопитесь. Андропов на год или полтора, потом умрёт. Какое-то время всевластие КГБ продержится по инерции, затем начнутся реформы, и вся структура СССР пойдёт трещать по швам. Успейте нахватать максимально и вовремя свалить, сохранив активы и связи.
— Советский Союз рухнет? И совсем скоро?
— Не скажу. Вдруг вы меня арестуете как диссидента.
— Прибью сначала.
— Ладно. Коммунистическая партия Советского Союза будет запрещена и распущена осенью 1991 года. Вы ничем и никак не предотвратите развитие событий, оно уже взяло старт и набирает ход. Главное, успейте вовремя сориентироваться, пока вас не затянет хаос. Девять лет, не забывайте. И писец великому-могучему. Спокойных снов, Виктор Васильевич!
Он вернулся в «жигули», менее просторные, но более уютные благодаря водительнице, чей ароматный запах напитал салон. Смешно сказать, но за полгода привык дерматиновым покрытиям сидений и грубому пластику панелей. Ямы в асфальте, нестриженные газоны, облезлые фасады зданий и прочие приметы «развитого социализма», столь ранившие москвича 2020-х годов, как-то примелькались и не раздражали. Егор жил прошлым, которое стало вдруг настоящим.
И это его настоящее крутило неудобный тонкий руль, неплохо справляясь с гололёдом на скользкой и нечищеной дороге Сельхозпосёлка. А в профиль выглядело — его сокурсницы студентки-москвички сдохли бы от злости, увидев Элеонору. Жаль, к 2022 году она превратится в бабушку, годы неумолимы.