Альма 2. Точка бифуркации

Бермешев Тимофей Владимирович

– О, как лицо-то сразу изменилось, - хохотнул, глядя на меня, вернувшийся к борщу Стен, - не боись! У Ивана Абрамовича теперь самый лучший в мире "пациент"! Куда ни ткни - сплошная диссертация.

– А самое главное женевская конвенция на него не распространяется, - вставил свои две копейки, наливающий в кружку компот Владимир.

– Во-во! И я про тоже. Так что как ни крути - ему сейчас не до тебя.

– Аминь, - буркнул я.

– А то, что ты не рефлексируешь и реакцию нормальную проявляешь - молодец. Наверное, и вправду сейчас молодежь другая пошла.

Мне оставалось только

кивнуть. А что тут говорить? Рассказать ему о том, что как только я начинаю вспоминать о том, что сделал, на душе становится настолько невыносимо, что хочется выть или вовсе наложить на себя руки? И если первое еще принесет хоть какое-то облегчение, то второе вряд ли. Те, кто был хоть немного знаком с теорией Антонова, знали, что следует за этим и, с радостью согласились бы на самую жуткую смерть в бою, чем на такое. Быть заложником собственного гниющего трупа до тех пор, пока не истекут твои собственные биологические часы, с последующим затем возвращением в исходную стадию для распада энергетических оболочек - мало кого устраивал. Конечно, это была пока всего лишь теория, одна подтверждать ее на практике никто не горел желанием. Старик ученый вообще редко когда ошибался. Вот и оставалось пользоваться древним, как мир приемом - тупо не думать.

Несмотря на свою банальность, идиома о том, что время лечит, не потеряла своей актуальности, хоть и не была верна до конца. Что-то лечит, а что-то, как в моем случае - просто притупляет, что само по себе уже не так уж и плохо. То, что в самом начале причиняет жуткую боль, через неделю воспринимается уже не так остро. Через месяц еще меньше. А через полгода и вовсе едва ли заставит поморщиться. Впрочем, тут смотря что. Чтобы зарастить иные раны не хватит и всей жизни... Но все-таки душа закаляется. Становится более невосприимчивой к ранам и потрясениям. Однако мало кто понимает, что главное в такой закалке - это не стать сильнее, а не очерстветь душой окончательно...

Я вздохнул. Судя по внимательному взгляду Стена, он прекрасно понимал, что сейчас творится в моей голове. Виду он, конечно, не подаст, но приглядывать, скорее всего, станет. До тех пор пока не сочтет свое внимание ненужным, либо пока я на деле не докажу свою психическую состоятельность.

– Что-то тихо сегодня дома, - решил перевести разговор в другую сторону я, - не слышно почти никого.

– Дых, уефали фсе, - промычал с набитым ртом Стен, - плефник расколофся.

– Что, так быстро??
– удивился я.

– Обычная сошка, - сморщился Владимир, присаживаясь к нам за стол, - полчаса вдумчивого разговора и он начал заливаться соловьем.

– Странно как-то...

– А что, ты ожидал от представителя альтернативной формы жизни какой-то особенной стойкости и демонстративного презрения к своей судьбе?
– иронично поинтересовался Стен.

– Ну...
– смутился я.

– Любая тварь жить хочет, - спокойно прокомментировал Владимир, прихлебывая из кружки холодный компот, - а даже если и нет, то ко всем можно свой ключик подобрать, главное знать как.

– Не ко всем, - демонстративно решил оспорить его утверждение я.

– Таких единицы, - усмехнулся мастер, - и почти все они, как правило, долго не живут.

– Почему??

–

Не имея привязанности к жизни, хотя бы к одной какой-то ее стороне - очень быстро утрачиваешь всякий интерес к собственному существованию. Так обычно мыслят люди в депрессии и недалекие склонные к суициду подростки.

– Еще кое-кого забыл, - ухмыльнулся Стен, увлеченно ковыряясь вилкой в зубах.

– Идейные, - хмыкнул Владимир, - самые опасные из всех. Но таких мало. Большинство же людей, например, элементарно боятся боли. У них есть страхи, тайные или явные желания, привязанности. Узнай их, грамотно распорядись, и он окажется в полной твоей власти.

– Да это все понятно, просто... противно как-то, - поморщился я.

– Противно?
– удивился оперативник, - ты же видишь это в мире каждый день. Реклама по телевизору и во всех доступных и недоступных общественных местах. Пропаганда, формирующая твое сознание. Общественный строй и моральные нормы, придуманные опять же не тобой. Плебс кичится в социальных сетях и на форумах собственным мнением, но не задумывается, что их "собственное мнение" уже было высказано кем-то другим еще задолго до них. Просто из всего этого многообразия, ты выбираешь то, что тебе ближе всего. Что ты сам считаешь правильным. А потом гордо всем говоришь, мол, "Это - мое мнение!", - Владимир отхлебнул из кружки компот, - Тебе предлагают меню, как в ресторане, а ты просто делаешь выбор. Вот только список блюд уже сформирован и утвержден заранее самим поваром.

– Ладно-ладно, уел, - выставив вперед руки, покачал головой я, - был не прав.

– Так думай что говоришь, - спокойно закончил он, - голова на плечах есть - пораскинуть мозгами никто не мешает.

– Ты ему еще расскажи, что информация - это тоже оружие, - откинувшись на стуле, пропел в потолок Стейнульв, - а также как повар может сделать так, чтобы ты из перечня блюд, выбрал именно то, которое ему нужно.

– Думаю не стоит, - поднявшись из-за стола, повел широкими плечами Владимир, - пойду пройдусь.

– Все зависит от поступков, - запоздало брякнул я, глядя, как скрывается в дверном проеме седой хвост, стянутый на затылке черной резинкой, - даже злой человек может совершать добрые поступки.

– Ну надо же, - Стен так натурально умилился и пустил скупую слезу, что на короткий миг я ему даже поверил. Пока не услышал продолжение..., - неси скорей дневник, пятерку буду ставить. Нет, ну надо же! Так, глядишь, и в шестой класс тебя скоро переводить придется! Как только выучишь и сдашь следующий экзамен - так сразу. Так что давай записывай новую тему: "не бывает абсолютно злых или добрых людей, бывают лишь поступки и их последствия". Как тебе это? Не слишком сложно?

– Пошел ты знаешь куда?

– Знаю, - обрадовался он, - ышшо за едой! Пирог с рыбой будешь?

– Нет.

– А зря. Алиса лично пекла, старалась. Для Вовы, правда, но мы ведь ему ничего не скажем, да?

– Ему - нет. А Алисе я все расскажу.

– Какой ты злой, - покачал головой Стен, доставая из холодильника длинный, завернутый в махровое полотенце сверток, - сожрать чужое - это ведь так увлекательно! Ничего-то ты в жизни не понимаешь.

– Да куда уж мне до тебя, - буркнул я.