Alma Matrix или Служение игумена Траяна
Шрифт:
– Мы на шлагбауме, – ответил один из якутов. – Сторожим въезд в поселок.
– Так ведь территория поселка неогороженна. Шлагбаум можно не только обойти, но и объехать.
– Раньше была огорожена, – улыбаясь, ответил другой, – но теперь остался только шлагбаум.
– А что тут сторожить?
– Так ведь тут в сопках шахты с ракетами. Когда армия уходила, шахты заварили. Вот мы и сторожим. Тут много было секретных объектов. Раньше если солдаты по глупости забредали куда-нибудь, там и оставались служить до конца срока. В часть их не возвращали. Военную тайну охраняли.
Андрей
– А оружие?
– Нет, нам не дают. Нам не положено. Мы не надежные. Но зато два раза в день связь по телефону. Если что – в Угольных копях узнают.
«И пришлют взвод таких же худых и заморенных, которых плевком перешибить можно», – подумал Андрей. Он видел гарнизон Угольных копей, и то, что он видел, не наполняло его сердце гордостью за российскую армию. Они просидели с якутами больше часа, болтая о их службе, о Якутии и Москве, а когда собрались уходить, те уговорили их взять две банки тушенки и сгущенку.
После ночного обеда идти совсем не было сил, тело расслабилось и стонало от усталости, но на душе было светло. Ребята шли молча и не спеша. Гряды сопок вздымались по сторонам дороги как огромные спящие животные, укрытые сияющими белыми покровами. Тысячи звезд разбивались о снег на мириады осколков. Андрей погрузился в окружающий его мир, начав ощущать в нем таинственную и притягательную, гипнотизирующую, суровую, потрясающую красоту.
Когда они добрались до храма, уже рассвело. Единственное, что было действительно необходимо сделать, это подбросить в печку угля. На все остальное просто не осталось сил.
***
Проректор по воспитательной работе Московской духовной Академии и семинарии игумен Траян смотрел на старую черно-белую фотографию своего выпуска. Грабчак так и не простил друга Андрея Введенского. По окончании Академии он женился и уехал в Киев, вестей от него не было. А Андрей, побывав на Чукотке, вернулся и стал Траяном. Проректор вздохнул и повернулся к столу. На часах была полночь.
Задубицкий и Гайда…
«Хорошие студенты, – подумал Траян, – настоящие, живые».
Зазвонил телефон. Старший помощник доложил о том, что все в порядке. Начавшийся в восемь утра рабочий день закончился.
Проректор взял со стола ключи от кабинета и пошел спать.
КОТ ИГУМЕНА ТРАЯНА
– Кто бы это мог сделать? – Гайда с изумлением таращился вверх. Там, метрах в семи над землей, к одной из ветвей древней ивы, которая росла за стенами Лавры с незапамятных времен, был накрепко примотан скотчем пушистый серый кот.
– Кто бы это ни был, в изобретательности ему не откажешь, – отозвался Сковорода, в котором развитое сострадание боролось с желанием расхохотаться.
После ночного богослужения на праздник Успения и последовавшим за ним обильным и щедрым разговением Гайда, Сковорода и Настоящий решили прогуляться вокруг Лавры, наслаждаясь последними летними днями и каникулярной свободой – до первого сентября и начала занятий оставалось всего три дня. Им было о чем поговорить, они не виделись целый месяц, пока
– Тот, кто это учудил – эгоист, – уверенно сказал Настоящий.
– Почему?
– Потому что сделал и никому не рассказал. Так поступают только эгоисты, нормальный человек обязательно позвал бы зрителей и дал бы им насладиться представлением. Жаль, что в нашей семинарии учатся эгоисты. Да еще и священниками станут потом.
– Снимем? – неуверенно спросил Сковорода.
– Вот Траян приедет, пусть сам и снимает, – отозвался Гайда.
– Но он ведь приедет только к первому сентября, кот не доживет.
– А кому-то его жалко? – возмутился Гайда.
– Кота или Траяна? – уточнил Настоящий.
– Гайда, ты просто мстишь ему за то, что он, помнится, в прошлом учебном году спал на твоей подушке, набросал шерсти,и тебе пришлось всю постель перестирывать. Я имею в виду кота, – рассудительно заметил Сковорода.
– А тебе, значит, всё равно! – воскликнул Гайда. – Эта тварь загадила все коридоры, однажды его стошнило на наш чайный столик в комнате, еще он как-то надул Задубицкому в кроссовки, а тебе все равно?! И не известно, как он вел себя летом, пока нас не было.
– Я знаю, я знаю! – радостно отозвался Настоящий. – Два дня назад в ризнице Семинарского храма он вылакал пол-литра запивки, предназначенной для причастников, и из-за этого сильно попало ризничным, они мне сегодня рассказывали. Кстати, может, это они его и того, а?
– Твари бессловесной мстят, безумцы, – Сковорода сокрушенно качал головой. – Надо бы Задубицкого позвать, он залезет и снимет.
– Ну, ладно, пусть снимает. Заодно полюбуется, – согласился Гайда, доставая телефон, – мы же не эгоисты, в конце концов, чтобы в одиночку наслаждаться… Эй, утроба ненасытная, ты еще в столовой? Бросай все и беги к нам, тут такое…
Кота звали Аттила, а если полно, то Аттила-бич-Божий, и прозвище свое он оправдывал сполна, поскольку в душе был истинным гунном. Семинария стенала от его тирании, небезосновательно подозревая отца проректора в намеренном поставлении кота на данное послушание – досаждать и портить жизнь семинаристам. Однако прежде чем вырасти в великого покорителя Московских духовных школ, Аттиле пришлось пройти нелегкий путь.
Барсик, так звали Аттилу прежде чем в нем проснулся вкус к варварским набегам и разрушениям, был принесен Траяном в Семинарский корпус из монастырского общежития Лавры, из кельи его знакомых одноклассников – монахов Тавриона и Родиона. Однажды вечером, на исходе Великого поста, Траян зашел к друзьям попить чайку и посмотреть на их новые переводы с латинского. Барсик безжизненным комком лежал на кровати и его взгляд выражал тупую скорбь. Траян сразу удивился, почему приветливый и общительный кот не вскочил и не побежал навстречу тереться о подол мягкой монашеской рясы.