Alma Matrix или Служение игумена Траяна
Шрифт:
В маршрутке кроме них никого не оказалось. Сковорода непослушными руками протянул водителю мокрые деньги и потом долго и бестолково извинялся. Настоящий громко стучал зубами. Задубицкий, устроившись на сиденье поудобнее, залез в свою сумку и под восхищенные возгласы Гайды достал бутылку кагора.
Они пропустили вечерние молитвы и опаздывали на отбой, но все это было не важно. Они пили кагор, согревались, вспоминали прекрасный день, смеялись и были счастливы.
Отец Траян стоял у калитки в Семинарский корпус и укрывался от дождя огромным черным зонтом. Он предчувствовал.Он ждал.
КУЛАЧНЫЕ БОИ ИГУМЕНА
Храмом оказался бывший магазин. Отапливался он от большой печи, для которой постоянно приходилось таскать уголь. Два раза в день с кайлом, лопатой и тачкой Андрей отправлялся на улицу пополнять запасы угля. Когда погода не позволяла осуществлять подобные вылазки, приходилось экономить, и тогда температура в храме падала ниже десяти градусов.
На всем, что находилось в помещении бывшего магазина, лежал тонкий слой черной угольной пыли: в комнате отдыха священника, в спальне Андрея, даже в самом храме каждый день приходилось стирать с икон грязный иней. Давно было пора устроить масштабную уборку, но на это просто не хватало сил. Настоятель храма мало интересовался тем, как Андрей ведет хозяйство, он был только рад, что появился человек, на которого можно переложить часть своих обязанностей. Горячей воды не было, да и холодную привозили нерегулярно. Через какое-то время Андрей привык к несмывающейся черноте на руках и лице. Одежда, которую не было возможности постирать по-человечески, приняла неопрятный серый оттенок.
В будние дни Андрей возил уголь, готовил себе еду, убирался, писал диссертацию, беседовал с иногда заходившими прихожанами. Их было не много: после вывода полка дальней авиации поселок опустел и походил на город, переживший войну: пустые заметенные снегом дома смотрели на редких прохожих черными провалами разбитых окон. Повсюду была разруха.
В субботу и воскресенье были службы и требы. В эти дни храм ненадолго оживал и преображался, и Андрею иногда даже казалось, что он тут нужен, и он тут, на Чукотке, не зря.
***
Гайда перекрестился, проходя мимо Троицкого собора, и нырнул в проход, ведущий в длинный тоннель Переходного корпуса. Он задержался после вечерних молитв в Академии и теперь торопился, поскольку до отбоя оставалось всего минут двадцать. А еще надо попить чаю, умыться и немного почитать учебник по церковному праву перед сном, после отбоя дежурный помощник уже не даст. Если застанет в двенадцатом часу с включенной лампой и книжкой, придется полдня работать на продскладе.
Гайда спустился по небольшой лестнице и пошел по первому длинному неосвещенному коридору, за стенами которого находилась типография. Потом повернул и оказался во второй части Переходника. Эта часть была жилая – по обеим сторонам располагались двери, ведущие в небольшие комнаты-спальни студентов. Переходник был пуст и тих, но Гайда звериным нюхом почуял неладное и замедлил шаг… На противоположном конце коридора появился поджидающий его Задубицкий.
Гайда никогда не жаловался ни на рост, ни на телосложение, но рядом с Задубицким даже он визуально терялся. Поповского сына Задубицкого Господь одарил огромным ростом, широченными плечами, стальными мышцами и авантюрным складом характера. А также, ко всему прочему, наградил его редким добродушием.
«Ветер в голове никогда не бывает попутным», – вспомнил Гайда высказывание Настоящего и прищурился. Задубицкий хищно втянул воздух. Гайда расстегнул китель и бросил его к стене. Задубицкий слегка пригнулся и покатился навстречу, постепенно набирая скорость. «Если засекут – объяснительной не миновать», – мелькнула мысль у Гайды, и он ринулся вперед с самоотверженностью пехотинца, пытающегося в одиночку остановить танковую колонну.
Они сошлись где-то посередине коридора.
***
Грабчак был лучшим другом Андрея Введенского, позже скрывшегося от мира под именем Траяна.
Познакомились они при поступлении. Сибиряк Андрей Введенский и киевлянин Грабчак. Жили в одной комнате, на трапезах сидели за одним столом, потом как-то незаметно сдружились и стали неразлучны. Они так и прошли всю семинарию вместе: бессменный староста курса Грабчак и его верный друг, отличник и искатель приключений Введенский.
Они подолгу бывали друг у друга в гостях, вместе путешествовали, ходили в горы Абхазии, сплавлялись по карельским речкам, прыгали с парашютом, лазали по болотам в Полесье. Вместе ездили автостопом по святым местам Руси. Они были интересны, были центром притяжения, вокруг них всегда бурлила жизнь. Уже ко второму курсу Академии они стали легендой, и прочно и надолго вошли в устные предания семинарского фольклора. И все было хорошо до тех пор, пока на третьем курсе Академииих не назначили помощниками проректора по воспитательной работе.
К новому послушанию друзья отнеслись одинаково серьезно, но абсолютно по-разному.
Грабчак воспринял его как шанс что-то изменить в несовершенной системе управления духовной школы и как-то облегчить жизнь студентам. Если можно было не ловить нарушителей, он не ловил, если можно было не брать объяснительных, он не брал, если других свидетелей проступка не было, то он предпочитал отпустить семинариста.
Введенский же с первых дней стал смотреть на ситуацию с новой точки зрения, глазами администрации. В бытность свою студентом, он постоянно предпринимал подобные попытки с целью понять логику действий инспекции, чтобы бороться против неё, но теперь он сам стал её частью и начал учиться думать с ней в унисон. Все его теоретические знания о законах и поведении администрации теперь обогатились практическим опытом, и он увидел всю сложность положения инспекции. С присущим ему упорством и въедливостью он изучил все возможные виды административно-студенческих отношений, и опытно убедился, что семинария обречена на административно-студенческий дуализм, вражду и непримиримое противостояние. И раз уж он переведен из одного лагеря в другой, так тому и быть. Андрей смирился и принял новые правила игры.
Поначалу Грабчак с осторожной иронией наблюдал над попытками друга изменить самого себя. Но потом, когда Введенский уверовал в то, что инспекция по-своему права и надо ответственно выполнять послушание, на которое тебя поставили, Грабчак обеспокоился всерьез. После того, как одному студенту благодаря рвению Введенского устроили строгий выговор, у них состоялся неприятный разговор. После второго выговора отношения натянулись. А после того, как по вине Андрея одного студента четвертого курса семинарии представили к отчислению, произошло то, о чем они оба потом предпочитали молчать.
***
Задубицкий являл собою пример самого опасного противника из возможных – очень тяжелый и очень быстрый. За всю историю их четырехлетнего знакомства Гайда вырвал у Задубицкого победу всего два раза. И оба раза почти случайно. Нынешняя попытка вряд ли могла поправить его статистику.
При столкновении Задубицкий смял его, как грузовик сминает легковушку, и, сцепившись, они покатились кубарем. Гайда попытался схватить Задубицкого за шею, но тот выкрутился, вскочил, схватил его за грудки, оторвал от земли и с силой приложил спиной о стену. Дыхание перехватило, однако Гайда двумя руками вывернул Задубицкому кисть и, крутанувшись, вмял его в косяк ближайшей двери. Противник зарычал, свободной рукой ухватил его за ремень на брюках, присел, легко принял на бедро, и, молниеносно распрямившись, швырнул так, что Гайда по красивой дуге пролетел метра два. Задубицкий не дал опомниться, налетел как вихрь, и Гайда, превратившись в мешок с костями, стал безвольно ударяться о противоположные стены коридора самыми неожиданными частями своего тела. Наконец, каким-то чудом Гайде удалось провести ловкую подсечку, и они вместе, потеряв равновесие, рухнули.