Alma Matrix или Служение игумена Траяна
Шрифт:
– А что с котом? – Траян сел на твердую кровать и стал его ласково гладить. Кот смотрел на него с мольбой.
– Да, чего-то приболел малость, – отцы переглянулись.
Траян взял кота на руки и удивился непривычной легкости и худобе всегда упитанного и лоснящегося довольством Барсика.
– Он у вас не ест, что ли? – Траян внимательно осматривал и ощупывал пушистое тело.
– Ага, отказывается. Да отлежится… Все будет хорошо, давай что ли чайку попьем, – Родион явно хотел переменить тему разговора.
Траян пристально посмотрел на Родиона, потом перевел взгляд на смущенно рассматривающего что-то на полу Тавриона, медленно встал, подошел к холодильнику и достал оттуда банку рыбных консервов. Монахи застыли.
– Отцы? Вы что, кота постили? – он спросил это так тихо и спокойно, что Родион с Таврионом поняли, будет буря.
Они заговорили все сразу. Траян метал громы и молнии, келья дрожала, монахи оправдывались, метались из стороны в сторону в тщетной надежде спастись, называли себя бестолочью, клялись, что больше не будут. А кот в это времяслышал божественную музыку и уплетал шпроты с видом абсолютного счастья. Через пятнадцать минут, остывшие и обессилившие, они уже просили друг у друга прощения, а потом до полуночи пили чай, весело хохотали, острили, перемывали друг другу кости, и Барсик, благодарно мурлыча, теплым клубком спал на коленях Траяна. Уходя от друзей Траян забрал кота с собой, а в ответ на все протесты просто посоветовал:
– Заведите себе козу, – и Родион с Таврионом еще долго обсуждали неожиданное предложение.
Проректор поселил кота в своей комнате в Семинарском корпусе. У него была келья в Академии, но он специально просил Владыку, чтобы ему дали место и в Семинарском корпусе. Он принципиально не стал брать кота в Академию, потому что во дворе ее жила безумная собака ректора, да и погулять было особо негде. А Семинарский корпус с прилегающим парком изобиловал всевозможной живностью, необходимой коту для поддержания тонуса.
По указанию Траяна студенты выпилили коту вход в нижней части двери, ведущей в его комнату, и шкуркой зачистили заусенцы. Раз в день Траян приходил покормить и проведать своего любимца, которому вскоре дал новое имя, ибо слава кота распространилась по семинарии в одночасье, и слава эта была велика.
Характер у Аттилы оказался гордый и независимый. За месяц он разогнал всех котов, живших поблизости, и провозгласил семинарию своей империей. Он серьезно считал, что все помещения, которые находились в огромном корпусе – это продолжение той комнаты, в которой он жил. Он, не стесняясь, заходил в семинарские и регентские общежития, таскал со столов еду, спал на чужих кроватях, ловил рыбок в аквариумах и жестоко карал тех, кто восставал против его господства. Плюс ко всему прочему он стал делать свои дела прямо в коридоре, и потому сонные семинаристы, выходившие в уборную ночью или под утро, когда еще не включили основной свет, обратно возвращались проснувшимися и злыми.
Окончательно на кота затаили обиду после того, как он надул на стол в одной из комнат.
И все было бы ничего, но как раз в тот момент, когда кота учили уму-разуму, в комнату вошел Траян.
– Почто животину мучаете? – спросил проректор студента, который закончил тыкать кота в лужу на столе и теперь флегматично и обстоятельно объяснял ему, в чем тот не прав, держа правой рукой за шкирку. Кот недовольно орал ему в лицо и, судя по всему, с доводами согласен не был.
Семинарист, внезапно услышав за спиной голос проректора, вздрогнул всем телом, и Аттила, воспользовавшись моментом, вывернулся из рук и пулей вылетел из комнаты. Траян постоял еще несколько секунд и молча вышел следом.
На следующий день за обедом дежурный помощник объявил, что такой-то студент за жестокое обращение с животными назначен на новое дополнительное послушание: весь второй семестр
Это было не просто несправедливо, ведь кот пострадал за дело, – это было бесчеловечно.Траян бил наотмашь. Матушка Синицына была настоящим чудовищем, и работать у нее было самым страшным из возможных наказаний. Она не только заставляла работать много и тяжело, но и по пять раз заставляла работу переделывать, всячески при этом человека унижая. Отдать ей в кабалу студента на весь семестр было беспрецедентным наказанием.
Вся семинария возненавидела кота лютой ненавистью.
Отец Траян сам вырыл могилу Аттиле, и вопрос о том, когда его туда закопают, был лишь вопросом времени.
Макс Задубицкий уже больше часа находился в столовой. Он шесть раз поел, посидел за пятью столами, а сейчас перед ним стояла тарелка с ветчиной и сыром, которыми он намеривался закусить напоследок. Большая часть семинаристов уже позавтракала, а те, что остались, сидели небольшими компаниями и разговаривали. В постепенно пустеющей столовой, кокетничая и смеясь, порхали молоденькие официантки, убирая посуду и вытирая столы. У Макса зазвонил телефон. Макс прорычал в трубку: «Что ты привязался ко мне, Гайда? Я только начал наедаться!»Семинаристы, сидевшие за соседним столом, повернули головы в сторону человека, который один съел больше, чем все преподаватели Академии. Макс насадил на вилку пять кусков ветчины, отправил их в рот и в такой позе замер, слушая Гайду. Наконец он выдернул вилку, вскочил, проглотил, почти не жуя, и начал хохотать так, что задребезжали хрустальные люстры. Теперь на него смотрела вся столовая.«Аттилу?! Скотчем?!.. К иве?! Я на подходе, не вздумайте снимать его без меня!» – Макс закинул в рот немного сыра и направился к выходу. Путь ему перегородил знакомый второкурсник: «Эй, что случилось?» «Кто-то привязал кота Траяна к верхней ветке ивы, что растет за Лаврой у Уточьей башни. Скотчем! Пошли смотреть!» Семинаристы повскакивали с мест и ринулись за Максом, оставив разочарованных официанток наедине друг с другом.
Гайда, Настоящий и Сковорода сидели под ивой и любовались начинающимся днем. Солнце еще не взошло, и древние, высокие, неохотно просыпающиеся стены монастыря освещались только светлым небом. Друзья молчали, Аттила тоже примолк. Настоящий счастливо улыбался, Гайда вспоминал, как много таких тихих и радостных минут им удалось пережить за время учебы, Сковорода думал о том, что лучшее в семинарии – это друзья и Лавра.
Из Святых ворот – главного входа в монастырь – показалась высоченная фигура Задубицкого. Аттила жалобно мяукнул. Вдоль восточной стены Макс неторопливой трусцой приближался к сидящим однокурсникам. «Сейчас начнется потеха», – сказал Гайда. «Надо было его попросить стремянку принести, – заметил Сковорода, – потому что так он не доберется, а только все ветки пообломает, тяжеленный ведь». «Говорю ж, потеха будет», – Гайда встал. «Интересно, – спросил Настоящий, – Макс сюда бежит, чтобы посмеяться, или действительно за котом полезет?» «Не знаю, как Макс, – ответил Сковорода, увидев, как из Лавры вываливает толпа студентов, – но остальные сюда бегут точно не для того, чтобы Аттилу спасать». Почуяв неладное, Аттила снова завозился, в тщетных попытках вырваться на свободу.
Паломники, расходившиеся с ночной службы по гостиницам, с удивлением смотрели, как семинаристы в кителях и подрясниках нескончаемым черным потоком стремятся куда-то за Лавру, сворачивают налево и собираются в большую оживленную толпу на стыке южной и восточной стены монастыря. Паломники направились за своими будущими пастырями. Толпа росла на глазах. Подходили новые и новые группы студентов, уже вся семинария знала о каре, постигшей нахального кота проректора. Это был лучший подарок на праздник Успения и к началу учебного года.