Алмарэн
Шрифт:
– А Ханне ты об этом сказал? О разрешении?
Грегори тоже усмехнулся.
– Она тогда долго кричала «Почему?! Я ведь старше его на год! Это он под моей ответственностью, а не я под его!»
– Похоже на нее.
Мне требовалось принять непростое решение. Хотя Ханна давно все для себя поняла. Она любила его. Возможно впервые. Так еще и ответно. Если я скажу «нет», что мне очень хочется, она до конца жизни не пустит меня на порог своего дома. Но, скорее всего, будет жива. Ладно, предположим, она его любит. Но этот моряк? Где гарантии, то он не бросит ее одну в своей стране. Она
– Я люблю ее, - сказал в итоге я, осушая свою кружку, - она вся моя семья. Я не могу ее просто так отпустить с тобой.
Он кивнул кучерявой головой.
– Понимаю, на твоем месте, я бы тоже не доверял мне.
– Но, - я удостоверился, что трезв, и пиво отменное, - она любит тебя. Я не имею никакого права держать ее здесь. Тут она несчастна. Здесь у нее нет никакого будущего. Думаю, поездка с тобой, лучшее, что с ней случится за все это время. Так что я даю свое согласие. Но знаешь, я приеду к вам через год, и если с ней что-то случиться…
– Она плачет уже неделю, с тех пор, как я сделал ей предложение, потому что не хочет оставлять тебя одного. Ханна очень тебя и впрямь любит. И я даю тебе сейчас свою клятву – что никогда не причиню ей вреда. И если она захочет, всегда сможет вернуться домой. Через год мы сам приедем сюда, в гости. Я знаю, она долго без тебя не выдержит.
Что-то очень сильно защемило в душе. Защипало в глазах. Может пиво дало в голову. Но мне стало так неприятно и как-то… больно. Ты эгоист, Рэн. Да, теперь ты не сможешь приходить в ее домик на опушке, проносить шкурки и мясо. Тебя не будет встречать радостная улыбка и объятия, никто не накормит вкусным мясом. Айден и Клио тоже будут грустить. Почему, так недавно появившись, она исчезает?
Черт возьми, она будет счастлива! Пока я гулял по лесу с Алмой, она страдала одна, торгуя цветами на холодной улице, заклейменная и угнетенная. Теперь у нее есть шанс, на счастье. На семью, на детей и радость. На счастливую старость. На прекрасную, человеческую жизнь. То, чего никогда не будет у меня с Алмой.
Ты эгоист, Рэн.
Мы уже вернулись в дом Ханны. Праздник вот-вот должен был начаться.
– Я уже отправил письмо семье, что намерен жениться. Они рады, что я, наконец, остепенюсь. Правда неженатую ее везти домой будет неуважительно по отношению к ней, поэтому мы обвенчаемся в местной церкви. Ты с Алмой должны быть обязательно. А уже на родине мы сыграем настоящую свадьбу, пышную, громкую. У меня три младших сестры. Думаю, Ханне скучно не будет.
– Три сестры? Я бы такого не пережил.
Мы сели за стол, где еще осталась кружка Грегори.
– Еще секунда! – отозвалась из спальни Ханна.
Прошла, правда, не секунда, но вышла она быстро.
На ней было зеленое платье в пол, с длинным рукавом. На подоле вились словно лозы, словно вышитые черной ниткой, а на рукавах, тоже этой же ниткой, были пришиты кружева. Зеленый пояс украшали вышивки красных роз.
Дорогая, скоро ты сменишь это плате на свадебное.
Она нетерпеливо переглядывалась с Грегори, и когда тот с улыбкой кивнул, внезапно бросилась мне на шею.
– Ох, Рэн! Спасибо! – я чуть не упал со стула, крепко обнимая ее за тонкую талию.
И тут же заплакала мне в плечо, как маленькая девочка. И не понятно, от радости, или от скорого расставания.
– Я буду скучать по тебе, сестренка.
Думал, успокою ее этим. Но она зарыдала еще громче и сильнее.
Вдруг, дверь спальни скрипнула, и из нее, робко оглядываясь, вышла Алма.
Не знаю, что сделала с ней Ханна, но я ее почти не узнал. Черные волосы были собраны на самой макушке в узел, а передние пряди обрамляли скулы. Она была в красном платье, с широким поясом, рукава свободно струились вниз, чуть касаясь кончиков пальцев. Подол был прямым, чуть волнистым. Она напоминала девушку с одной из страниц моих книг о востоке. Даже глаза, синие, сверкали как никогда прекрасно.
На шее я заметил белый, с рисунками цветов шарф.
Я так пристально смотрел на нее, что она испугалась.
– Что-то не так? – думаю, Алма еще хотела добавить «Я выгляжу не как человек?», но в присутствии Грегори умолчала.
– Нет, - я взмахнул рукой, чуть не задев отстраняющуюся сестру, - тебе идет.
– Идет?! – Ханна снова начала на меня злиться, что было куда лучше, чем ее слезы, - да она прекрасна, бессердечное ты создание!
Затем, взяв меня за руку, и подведя к Ханне, буквально чуть нас не столкнула.
А сама вернулась к своему моряку
– Все, идемте на праздник! Сегодня только наш день!
*****
Как и следовало ожидать, сладкая парочка тут же увильнула от нас на первом людном перекрестке, и найти нас больше не стремилась. Но мы не особо скучали. Сначала я показал Алме рынок, где мы купили сладостей и вяленого мяса. Потом прошлись по другим разным лавочкам, где я доходчиво объяснял, для чего нужен, например, чайник или скалка.
– Ей можно бить, - участливо заметила она.
– Конечно.
Затем, как только стемнело, нашли себе небольшую лавочку, недалеко от холма, где должны были стрелять салюты.
Пока Алма все это уплетала за обе щеки, восхищаясь разнице вкусов, я, вдоволь ею налюбовавшись, снова вернулся в мысли о том, что у меня забирают сестру.
Даже пейзаж заходящего за океан солнца не радовал. Да вообще ничего. В такой день, когда Алма так восхитительна, я думаю только том, что останусь один.
– Не переживай, - вдруг сказала она, облизывая пальцы после сладкой ваты, - рано или поздно она бы все равно уехала отсюда. Это город боли. Тут умерли ваши родители, с ней случилось горе, тебя сбросили со скалы, а вашу фамилию развеяли на ветру. Я не очень сильна в человеческих душах, но ты правильно поступил, отпустив ее.
Естественно, Ханна и Алме все разболтала.
– Я знаю. Вот только… чтобы ты сделала, если бы я ушел?
Она пожала плечами.
– Не знаю, наверное, умерла.
Я вздрогнул и медленно повернулся к ней. Что значит умерла? Такие слова она говорит будничным тоном.
– Почему? Ты ведь раньше жила без меня.
– Раньше, - она мечтательно засмотрелась на морскую гладь, - я была чудовищем. Закрыла все чувства внутри себя. Проживала свою жизнь только в заботе о других. А сейчас… я хочу быть с тобой, учиться у тебя, прожить с тобой полноценную человеческую жизнь.