Алмаз, погубивший Наполеона
Шрифт:
Я не осмелился сказать ему, что считаю коронацию фальсификацией, несмотря на присутствие папы, потому что Наполеон не был законным монархом. Он не произошел, как положено королю, от Бога. Быть императором не более законно, чем быть фальшивым королем. Все это в целом — держава императора, рука правосудия Бурбонов, сшитый из кусочков монарх с его склочной семьей (потому что его сестры-принцессы отказались нести шлейф Жозефины) — было для меня воплощенным безумием. Тогда я еще не мог согласиться с тем, что если первыми королями стали наилучшие из воинов, то вполне справедливо, что Наполеон основал четвертую династию во Франции. Такой же выбор совершил Рим, когда повернулся
Так что я солгал в тот день на острове, и, когда он улыбнулся в ответ, я почувствовал, что рот мой застыл в улыбке, которая не могла убедить даже меня самого. Мне было стыдно, что он попал в такое положение, когда ему приходится мириться с этой гримасой. В Лонгвуде, в нашем доме, большую часть времени царила тишина. Кухня была далеко, порой только случайный порыв горячего ветра, прошедшего по комнатам, оказывался единственным звуком.
В это мгновение лжи я жаждал, чтобы низкорослые деревья, зашевелившись и стряхнув влагу с листьев, застонали и освободили меня от застывшей на моем лице отвратительной фальшивой гримасы.
В день коронации регалии, возложенные на Наполеона, представляли собой невероятную смесь. Не смогли достать регалии Карла Великого из Нюрнберга, а корона Людовика Шестнадцатого оказалась сломана. Наполеон заказал себе новую корону и велел привезти меч Карла из Экса. Этот меч «Жуайёз» был найден в лавке подержанных вещей. Поскольку на эфесе были изображены запрещенные флердели, ювелиры придали оружию другую рукоять и сделали ножны из зеленого бархата, покрытого пчелами. К тому времени императору все это уже опротивело, и он решил заказать свои собственные регалии.
Какую шпагу надеть? Сабля, которую он носил при Лоди и у пирамид — походная и слишком проста. Ему хотелось к своему испанскому костюму присовокупить палаш. У него была консульская шпага с «Регентом» в головке эфеса. И он решил было вынуть камни и украсить ими палаш, который предстояло освятить. Потом передумал и остановился на консульской шпаге.
Камердинер Констан ошибается, когда утверждает, что «Регент» украшал его черную бархатную шляпу без полей. «Регент» по-прежнему оставался на консульской шпаге, и она была объявлена императорской шпагой и висела у него на белой бархатной перевязи. Эта шпага изображена на всех портретах того дня.
В своей первой композиции и набросках картины коронации Давид показал Наполеона, который коронует себя правой рукой, а в левой держит шпагу с «Регентом» и прижимает ее к сердцу. В окончательном варианте, прислушавшись к предложению своего ученика Жерара, он изобразил императора, коронующего Жозефину.
В тот день она сверкала молодостью, приданной ей косметикой. Изабе, миниатюрист, пришел со своей палитрой и маленькими кисточками и написал ее лицо как миниатюрное полотно. В сорок лет, благодаря воле и мастерству художника, она выглядит на двадцать четыре. Ко времени своей коронации Наполеон уже увешал Жозефину бриллиантами (счета находятся здесь, на острове). Затем он велел Нито сделать диадемы и короны и пять очень важных наборов — ожерелье, браслет, пояс, диадему, серьги, гребень, булавки. У нее был гарнитур из огромных отборных жемчужин и еще два бриллиантовых гарнитура. У нее был гарнитур из изумрудов и еще из необыкновенных рубинов. Жемчужины были размером с кумкват — маленький апельсин. У нее были сотни, потом тысячи драгоценностей и неоправленных камней. А он все покупал и покупал, и она покупала и покупала. В ее распоряжении оказались все драгоценности короны. Но не «Регент» — он всегда принадлежал только ему. Увы, у нее, кроме всего прочего, имелись и опалы,
Картина Давида была, разумеется, сплошной выдумкой. Он изобразил на ней мать Наполеона, которая в то время оставалась в Риме, обиженная тем, как он обошелся со своим братом Люсьеном. Давид изобразил «Регент» в шпаге под рукой императора — бриллиант был вставлен в pommeau. [113] Я заметил это, помню, когда пошел посмотреть работу. Бриллиант располагался над золотым орлом с распростертыми крыльями. Умнейший человек был этот Давид, ведь он, в прошлом художник Людовика Шестнадцатого, потом голосовал за смерть короля. Затем он отправился посмотреть на тело Марата, убитого в ванной (Марат принимал ванну, чтобы облегчить кожную болезнь, которую подцепил, когда прятался в сточной трубе). И теперь Давид возродился для империи. Это был, несомненно, Талейран от живописи.
113
Головка эфеса (фр.).
Я встретился с Давидом всего лишь раз и помню, что, глядя на него, не смог удержаться и сидел, уставясь на бородавку на его верхней губе — огромную выпуклость слева, которая оттягивала губы книзу — до тех пор, пока мне не было велено поднять голову, и тогда я увидел его темно-синие глаза, точно в цвет фрака, глаза, которые уже изучали меня. [114]
— Славное личико, — проговорил он, будто размышляя над тем, совершу ли я когда-нибудь что-либо достаточно великое, чтобы это личико стоило увековечивать.
114
Давид сделает медальон с портретом графа Лас-Каза. (Примеч. Авраама)
Жерар изобразил императора в его императорском одеянии — с «Регентом», снова в головке эфеса прежней консульской шпаги. Бриллиант в тот день был лишь малой частью всего, что было на императоре, и все это ныне, разумеется, стало реликвией. Камень не исчез. Констан видел его на шляпе, Жерар видел его на консульской шпаге, Давид на императорской шпаге.
Папа благословил регалии и державу (императоры имеют державы) и помазал священным елеем. Освящая шпагу, папа освятил и «Регент», возможно, сняв с него проклятие.
— Наконец-то я могу перевести дух, — сказал император Констану, снимая свой костюм, и от чувства облегчения начал сильно чесаться и дрожать.
22
КОРОТКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ О ВРАГАХ
— И где вы сейчас находитесь в вашей хронике? — спросил император, когда мы вернулись с прогулки.
Деревья казались кружевными на фоне неба, и мелкие крылатые порождения ночи налетали на нас, когда мы выходили на свет; о наши лица бились крылья мошек, мягкие и пугающие одновременно.
— Я снова вернулся ко времени вашего врага, господина Питта, когда он летом 1805 года выступил против вас в Булони, переплыв через Ла-Манш. Вы были совсем рядом, но так и не встретились.
— Какое он имеет отношение к бриллианту, кроме того, что его предок привез камень? Надеюсь, Лас-Каз, вы не слишком углубились в мою жизнь? Это ведь не ваш «Мемориал».
— Возможно, тот факт, что мы так и не выплатили ему всю сумму за бриллиант, и стал причиной чрезмерной ненависти Уильяма Питта к Франции?