Алмазная бухта
Шрифт:
Он посмотрел на неё и сказал:
— Всё. Это то, что я хочу. Но я не могу это иметь.
Её сотрясла дрожь, и слёзы хлынули из глаз.
— Ты знаешь, что ты можешь иметь всё, что захочешь. И тебе достаточно протянуть руку и взять.
Медленно он приблизился к ней и опустил руку ей на плечо, его пальцы задвигались под бретелькой ночной рубашки, огрубевшие кончики пальцев погладили тёплую атласную кожу.
— И рисковать твоей жизнью? — голос его прозвучал низко — Нет. С этим я не смогу жить.
— Ты уже решил для себя, что любой находящийся рядом с тобой является мишенью и подвергается опасности. Другие агенты…
— Другие агенты — не я, — спокойно прервал он, и его чёрные глаза задержались на ней. — Есть несколько предательских правительств и террористических групп, для которых моя голова — лакомый кусочек. Ты думаешь, что я попросил бы какую-либо женщину разделить подобную жизнь со мной?
Она смогла улыбнуться сквозь слёзы:
— Ты ещё скажи мне, что живёшь как монах. Я знаю, что были женщины…
— Никого близкого. Никого определённого. Никого, кто мог бы быть использован ими, чтобы добраться до меня или угрожать мне. Я уже испытал это, сладкая моя. Я был женат несколько лет тому назад, прежде чем моё существование не превратилось в угрозу. Её тяготил мой образ жизни. Будучи сильной женщиной, она поспешила оказаться подальше от меня, так быстро, как это было возможным.
Не столь сильной, подумала Рэйчел. Она знала, что ни за что не позволит себе отвернуться от него. Её горло было напряжённо, слова практически душили её. Она смотрела на него и слёзы, наконец, пролились и покатились вниз по щекам.
— Это стоило того, чтобы быть с тобой, — прошептала она, — Я бы рискнула.
— Нет, — сказал он, качая головой, — Я не позволю тебе. Я не буду рисковать твоей жизнью. — Большим пальцем он вытирал слёзы, омывающие её лицо. — И давай не будем обсуждать моё решение?
Он обхватил ладонями её лицо, погружая пальцы в прямые густые волосы и притягивая к себе.
— Ты не представляешь, насколько реальна опасность. Ты расхаживала туда-сюда как журналист, ведущий расследование, и тебе удалось узнать многое, и это больше, чем простое везение для тебя, но ты невинна, будто ребёнок, зато теперь ты знаешь, на что в реальности походит моя работа. Есть агенты, которые живут практически нормальной жизнью, но я не из их числа. Я — один из очень маленькой группы людей. Моё существование даже не признаётся публично.
Она побледнела, лицо её осунулось.
— Я знаю о риске, которому подвергаются близкие, даже больше, чем ты думаешь.
— Нет. Ты знаешь киношную версию, очищенную, романтическую, очаровательное дерьмо.
Рэйчел внезапно отскочила от него, её руки сжались в кулаки.
— Ты так думаешь? — её голос болью отдавался в ушах. — Мой муж был убит бомбой подложенной в автомобиль, предназначенной мне. В этом не было ничего очищенного, романтичного или очаровательного. Он умер вместо меня! Спроси меня, какое я имею представление о чём-то ещё, платя цену за риск, который я беру на себя, — слёзы вновь хлынули и она отчаянно смахнула их со щёк, — Будь ты проклят, Кэлл Сэйбин! Ты думаешь, я ХОЧУ любить тебя? По крайней мере, я желаю рисковать, вместо того, чтобы бежать, как ты мне и предлагаешь!
Глава десятая
Она плакала, и смотреть на нее было подобно удару в живот. Рэйчел была не из тех, кто часто плачет, и она изо всех сил пыталась остановить слезы, которые продолжали литься по ее лицу, когда она смотрела на него и сердито смахивала их. Кэлл медленно протянул руку и убрал волосы с ее мокрого лица, затем осторожно обнял ее и прижал голову к своему здоровому плечу.
— В любом случае, я не могу рисковать тобой, — сказал он глухим и полным муки голосом.
По его голосу она поняла, что его решение было окончательным, и никто не сможет переубедить его. Он уйдет и уйдет навсегда. В отчаянии она прильнула к нему, глубоко вдыхая его запах, пытаясь запомнить руками ощущение прикосновения к нему. Это все, что ей оставалось.
Он приподнял ее подбородок, наклонил свою голову и прижал свои губы к ее губам жестким и жадным движением, даже немного злым из-за того, что у них было так мало времени, когда и вечности было недостаточно. Она вздохнула и открыла губы навстречу его ищущему языку, ее пальцы сжались на его мускулистых плечах. И как всегда она почувствовала сильную немедленную реакцию на него — ее грудь напряглась, судороги удовольствия пронзали ее лоно. Почувствовав это, он обхватил ее ягодицу правой рукой, приподнял и еще сильнее прижал к своей пульсирующей плоти, в то время как его рот продолжал сминать ее.
Он хотел выпить ту боль, что видел в ее глазах, хотел насладиться ею, и просто быть с ней так, как хотел и не мог быть этим вечером. Сэйбин не мог припомнить, когда он еще так терял контроль, кроме того времени, когда он, будучи молодым парнем, вел охоту, влекомый животным желанием. С Рэйчел ответ его тела был таким острым, что он взорвался в тот же момент, когда вошел в нее, она достигла своего пика тоже, но он знал, что поспешил и причинил ей боль своими слишком сильными проникновениями. Он собирался не допустить подобного в этот раз, и хотел быть с ней до тех пор, пока она действительно не будет готова для него, колеблясь на грани.
Она трепетала в его руках, соленый вкус ее слез был у него на языке. Он без слов направил ее к кровати, оставив свет включенным, потому что хотел видеть все ее эмоции на лице, когда он будет любить ее. Он остановился для того, чтобы стянуть джинсы, и, наблюдая за ним, Рэйчел автоматически подняла руки к ночной сорочке.
Он быстро остановил их:
— Нет, оставь пока свою сорочку.
Для него будет легче, если он не будет видеть ее вытянувшейся обнаженной и ждущей его. Он был застигнут врасплох дилеммой — хотел наблюдать за ее реакцией, пока будет ласкать ее и подводить к тому, чтобы принять его, но одновременно знал, что вид ее обнаженного тела подтолкнет его к краю ближе, чем он бы хотел быть сейчас. Даже думать о ней было мучительно. Его чресла налились и пульсировали, его отличная память слишком хорошо напоминала ему о том, каково это — попасть в ее ножны.
— Почему? — хрипло спросила Рэйчел, когда они легли на кровать, и он склонился над ней с выражением лица, которое напугало бы ее, если бы она полностью ему не доверяла.
Он провел по ее груди рукой нарочито медленным движением, от которого тонкий хлопок заскользил по ее соскам, заставляя их возбужденно напрячься.
— Почему сорочка? — уточнил он. Было трудно говорить, когда перехватывало дыхание.
— Да.
— Потому что я хочу помучить себя.
Нет, это ее мучили, терзали. Легкие прикосновения его пальцев оставляли после себя восхитительную дрожь возбужденных нервов, которые молили о большем. Где-то он гладил ее пальцами, а в других местах проводил ладонью сильным, почти грубым движением. И он целовал ее: ее рот, глаза, линию подбородка, шею, утонченно нежную ямочку над ее ключицами. В завершение и ее груди познали теплые, влажные объятия его рта и ищущие движения языка. Это было еще более мучительно из-за сорочки, которую он не снял с нее. Даже когда его рот горячо сомкнулся на ее вставшем соске и так сильно его сосал, что она вскрикнула, между его ртом и ее плотью был тонкий барьер из хлопка. В отчаянии она попыталась расстегнуть две пуговицы сверху, чтобы открыть для него свое тело, но он остановил ее, поймав ее руки и прижав их к подушке у нее над головой своею здоровой правой рукой.