Алмазная королева
Шрифт:
Турецкий отвел глаза, вздохнул и немного поерзал на стуле.
— Ну ладно, честно так честно… — Александр Борисович внезапно ощутил накатившую на него волну усталости, столь сильную, что где-то в области сердца ему почудилась на мгновение противная, ноющая боль. «Вот черт! — подумалось ему. — Похоже, отпуск-то и впрямь будет кстати». — Честно так честно, — повторил он вслух. — Я только что у Славки был, и он тоже насчет честности интересовался. Насчет того, что имечко нашего главного героя у Володьки Поремского из следственных материалов изымают. Да погоди ты, Костя, не дергайся! Я это к тому, что
— Да не оправдывайся ты!
— А я и не оправдываюсь! Ты что, без меня не знаешь, что от выстрела в бак машины взрываются, дай-то бог, в пяти случаях из ста? Это только в боевиках голливудских плохих мальчиков таким манером наверняка мочат. Так что, Костя, как ни крути, как ни верти, а рука Всевышнего тут налицо. Если, на минуточку, не забыл, я и сам вполне даже мог одномоментно по ту сторону нашей с тобой непростой реальности очутиться!
— Дурак ты, Санька, неизлечимый дурень, — вздохнул терпеливо слушавший его Меркулов. — Я из-за тебя тогда едва в кардиологию не угодил. Как есть дурак! Ладно, отдохнешь в своей Прибалтике, мы еще к этому вернемся. В том числе и к тому, в каком возрасте рисковать, полагаясь исключительно на удачу, можно, а в каком, прости меня, не вполне пристойно.
Неизвестно, что бы сказал в ответ Турецкий, но в этот момент в дверь кабинета постучали — и в образовавшейся щели показалась голова секретаря Меркулова.
— Простите, ради Бога, — виновато произнесла эта весьма тактичная дама, решающаяся беспокоить своего шефа исключительно в крайних случаях, — но тут вас, Александр Борисович, уже полчаса какая-то дамочка добивается, всех уже достала. Требует вас, и только вас!
— Меня? Дамочка?!
Удивленный Турецкий, никаких посетителей сегодня не ожидавший, поспешно поднялся и, стремительно пройдя через приемную, вышел в коридор. В противоположном конце действительно маячила чья-то изящная женская фигурка в переливающемся зеленоватом плаще. Вот это да! Навстречу Александру Борисовичу уже летела тоже увидевшая его Тамара Владимировна Березина собственной персоной, очевидно, прибывшая наконец из Лондона. И не успел Турецкий сказать традиционное «Здрасте!», как Тамара с разбегу бросилась растерявшемуся донельзя «важняку» на шею!
Спустя несколько секунд, в течение которых разобрать ее восторженное бормотание было решительно невозможно, она выпустила слегка помятого и основательно обалдевшего Турецкого из объятий и с неописуемой радостью уставилась ему в лицо:
— Александр Борисович,
«Ну надо же! — мелькнуло в голове Турецкого. — У этого подлеца Кропотина — и такая дочь. А еще говорят, что патриоты у нас нынче перевелись!»
Почтительно отступив от Тамары на шаг, Александр Борисович не придумал ничего лучше, как произнести банальнейшую из фраз, употребляемых в подобных случаях:
— Ну что вы, Тамара Владимировна, — пробормотал он, — я всего лишь выполнял свой служебный долг, так же как и вы — свой гражданский.
— Господи, да бросьте вы! — Тамара была в этот момент ну просто удивительно хороша! — Вы сделали для меня больше, чем я ожидала, вы так ей отомстили, что я даже не мечтала, чтоб вот так. Спасибо вам, Александр Борисович, дорогой.
— Отомстил? Э-э-э… Кому, простите?
Похоже, говорили они с Тамарой о разных вещах, во всяком случае, Александр Борисович явно «не врубался».
— Как — кому? Монаховой, конечно! Кому же еще?! Денис сказал, она пошла сразу по трем статьям! Теперь ей всю жизнь на зоне париться! А я… я могу наконец начать собственную жизнь сначала!
«О, женщины!» — вот и все, что оставалось воскликнуть (мысленно, конечно!) вслед за классиком Александру Борисовичу Турецкому. В этот момент он окончательно, раз и навсегда понял, что они — эти нежные, хрупкие, беззащитные, слабые, коварные и очень красивые существа — действительно непостижимы для мужского ума. Нет, не родился еще на свет мужчина, способный предугадать или хотя бы разгадать ход мыслей в этих очаровательных головках, не говоря о мотивах, составляющих главную движущую силу их поступков. И, похоже, не родится никогда!
На то, чтобы привести в порядок свой кабинет перед отпуском, Александру Борисовичу потребовалось почти два часа. Наконец последняя из служебных бумаг была аккуратно убрана в сейф и заперта. Впереди было семь дней — целых семь дней! — полного безделья, билеты на сегодняшний вечерний поезд Ириной Генриховной уже куплены.
Турецкий в последний раз сел за свой рабочий стол — неестественно пустой и чистый. Сел просто так, все от той же усталости, которая за последние дни нет-нет да накатывала на него. Умом он понимал, что отдых и впрямь необходим. А вот душой…
Александр Борисович с тоской оглядел свой кабинет, поднялся из-за стола и подошел к окну.
На улице опять было сумеречно от брюхатых туч, прочно зацепившихся за крыши московских зданий, за луковки ее церквей и соборов. Внизу по мокрой мостовой к ближайшему светофору медленно двигались машины.
Одна из них сумела вывернуться из плотного крайнего ряда и припарковалась прямехонько под окнами кабинета Турецкого. Пассажирская передняя дверца открылась и оттуда выбралась не кто иная, как Ирина Генриховна Турецкая. Лично! Изящным и таким знакомым ее супругу движением откинув золотисто-русую прядь, Ирина поправила на плече ремешок сумочки и уверенно зацокала каблучками к проходной.
— Ничего не поделаешь, — усмехнулся вслух Турецкий, невольно любуясь легкой походкой жены, — поступай-ка ты, Александр Борисович, под командование собственной супруги!
И, подумав, добавил:
— Временно!