Алмазная пыль

Аскеров Эльхан

Не желая причинять ей боль, а уж тем более калечить, он просто сделал быстрый шаг в сторону, уходя с линии её атаки, и вместо удара с силой толкнул в плечо, отбрасывая на диван. Толчок оказался настолько силён, что девушка, отлетев в сторону, ударилась о спинку дивана, разом растеряв весь свой пыл.

– Уходи, – тихо сказал Пашка. – Просто встань и уйди. И больше не приходи сюда. Никогда. Даже по приказу.

Дождавшись, когда за ней закроется дверь, Пашка опустился на диван и, с силой сжав кулаки, с ненавистью посмотрел ей вслед. Больше всего ему сейчас

хотелось закричать, ударить кого-нибудь, сделать что-то такое, что заставило бы его кровь успокоиться и привело мысли в порядок.

Чувствуя, как на глазах вскипают слёзы обиды и бессилия, он вышел в ванную, чтобы скрыться от недремлющего ока камеры наблюдения. Включив воду, он умылся холодной водой и, уперевшись ладонями в раковину, несколько минут разглядывал своё отражение в зеркале.

– И чего тебе было не сдохнуть, урод? – с ненавистью спросил он у зеркала и, не дожидаясь ответа, резким ударом всадил в него кулак.

Брызнули в разные стороны осколки стекла, белоснежный фаянс окрасился кровью из пораненной руки, но Пашка ничего не видел и не чувствовал. Он ненавидел. Ненавидел самого себя, свою жизнь, свою судьбу, валившую на него испытание за испытанием. Он ненавидел всё, и это чувство просто сжигало его изнутри, разъедало, как кислота.

Грохнула входная дверь, и в номер ввалились охранники под предводительством штабс-капитана. Дверь ванной даже не удосужились попытаться открыть, вышибив одним ударом вместе с косяком, при этом забыв, что она открывается наружу.

Ворвавшийся в ванную штабс-капитан резко остановился, с удивлением глядя на замершего у разбитого зеркала Пашку. Осторожно взяв его за плечи, он тихо прошептал:

– Ну ты чего, братишка? Чего буянишь-то? Расслабься, парень, не всё так плохо.

– Думаешь? – так же тихо спросил Пашка, и штабс-капитан растерянно вздрогнул от безысходности, прозвучавшей в одном тихом слове.

– Справимся, братишка. Вот увидишь, справимся, – нашелся наконец спецназовец, пытаясь увести его от осколков подальше.

– Не пляши с валерианкой, штабс. Сам я с собой ничего не сделаю. Можешь так и написать в отчёте. Извини, что по званию. Имени твоего я ведь не знаю.

– Юра, – тихо представился штабс-капитан, продолжая держать Пашку за плечи железной хваткой.

– Ты бы увёл отсюда ребят, Юра. А то у меня настроение такое, что могу и дров наломать. Ты иди, не бойся. В петлю я точно не полезу. Не мой стиль.

– Обещаешь? – настороженно спросил штабс-капитан, выведя его в комнату и наконец отпустив.

– Обещаю, – кивнул Пашка, подходя к столу и наливая себе очередную чашку чая.

– Может, скажешь, с чего это ты вдруг буянить начал? – осторожно спросил офицер.

– А то вы не слышали, – грустно усмехнулся Пашка. – В этом номере клопов больше, чем блох на барбоске. Сам же слышал, Квазимодо. Вот кто я теперь. Не человек, не парень. Вообще никто. Квазимодо. Урод. Вот кто я теперь.

– Ну чего ты так на каждую дуру реагируешь? – развёл руками штабс-капитан, пытаясь сгладить неловкость.

– На дуру? – криво усмехнувшись,

переспросил Пашка. – Нет, Юра, она не дура. Она просто озвучила то, что думают все. Да я и сам это знал. Всегда. С тех пор, как увидел свою рожу в зеркале впервые. Сам знаешь, зеркала не врут. Я урод, и это правда. А самое паршивое, что таким я теперь останусь до конца жизни.

– С чего ты взял, что все так думают? – развёл руками офицер. – Лично для меня ты просто боец, которому повезло остаться в живых после серьёзного ранения, а лицо… Так с него воду не пить. Да и не привык я мужиков по лицу оценивать. Ты солдат, а это главное.

– Я давно уже не в армии, – удивлённо пожал плечами Пашка.

– Знаю. Но был в ней. И не где-нибудь, а в спецназе. Сам знаешь, это навсегда, – улыбнулся штабс-капитан.

– Да уж, кто в армии служил, тот в цирке не смеётся, – усмехнулся Пашка, вспомнив старую поговорку.

– Эт точно, – с облегчением улыбнулся спецназовец.

– Чаю хочешь? – неожиданно спросил Пашка. – Садись, а то тут старик полный чайник отличного чаю оставил. Самому не выпить, а выливать такую роскошь жалко, – добавил Пашка, кивая на глиняный заварочный чайничек.

– Не откажусь. У старика чай настоящий, – кивнул штабс-капитан, стягивая с головы трикотажную маску.

Пашка с интересом всмотрелся ему в лицо. Простое, открытое, с умными, внимательными серыми глазами. Правую щёку пересекал длинный кривой шрам. Из-за него уголок его рта всё время кривился, словно в усмешке. Почесав пальцем шрам, Юра чуть пожал плечами и, усаживаясь на стул, сказал:

– Как видишь, я не просто так говорю.

– Будь это просто шрам, я бы плясал от радости, – вздохнул Пашка, наливая ему чай.

– Ты прости, братишка, если чего не так скажу, – неожиданно ответил Юра, – но я только одного понять не могу. Почему твой организм, справляясь с опасными, можно сказать смертельными, ранениями, не может регенерировать твои шрамы?

– Думаешь, я это знаю? – растерянно ответил Пашка. – Может, считает, что и так хорошо, а может, потому, что на коже слишком много нервных окончаний и вернуть всё в первоначальный вид слишком сложно. Хрен его знает, почему.

– Ну и ладно. Организм не сможет, так хирурги сделают, – решительно тряхнул кулаком штабс-капитан.

– На какие шиши? Ты хоть представляешь, сколько это может стоить? Да ещё неизвестно, возьмутся ли? – горько улыбнулся Пашка.

– А почему это они не возьмутся? – разом мрачнея, спросил Юрий.

– Кто его знает, как сильно кожные ткани повреждены? – пожал плечами Пашка. – Сам понимаешь, у них же сотня причин для отказа может найтись.

– Не найдётся. Ладно, только между нами, – сказал штабс-капитан, резко понижая голос почти до шёпота. – Старик уже приказал провести предварительные анализы. Твои рентгеновские снимки были отправлены в нашу больницу, еще когда ты в отключке был. Он с операцией тянул только потому, что хотел проверить, как твоя регенерация на коже отразится. Но после сегодняшнего, думаю, решит помочь тебе в этом деле.