Алмазный башмачок
Шрифт:
— Мы поедем шагом, — предупредил он ее. — Мы не должны обгонять карету супруги наследника престола, иначе будет нарушен протокол. Похоже, поездка окажется довольно скучной.
— Но мы можем покинуть процессию, — предложила Корделия. — Проехаться по полям, а потом снова влиться в нее.
— Именно поэтому я не рискнул оставить вас на попечении грума, — сердито произнес он.
Корделия лишь крепко сжала губы, чтобы не пуститься в возражения, и пустила свою кобылу рядом с аргамаком Лео.
Процессия двигалась по берегу Дуная, лучи солнца понемногу разгоняли утренний туман. Лео не произносил ни слова, и Корделия в конце концов не смогла вынести этого молчания.
— Пожалуйста, поговорите со мной, Лео, а то я ощущаю себя наказанной, хотя не понимаю, в чем я провинилась.
Он мрачно ответил:
— Мне кажется, вы не осознаете случившегося, Корделия. То, что имело место этой ночью, просто чудовищно, и я виню в этом только себя — я совершенно забылся.
— Вам кажется, что вы предали своего друга и моего мужа, — рискнула произнести она.
Лео ничего не ответил. Дело обстояло именно так. Он чувствовал также, что предал и Корделию. — Она доверилась ему, а он обманул это доверие.
— Я ничего не знаю об этом человеке — моем муже, — произнесла Корделия в наступившей тишине. — И не могу считать, что предала его, так как даже не знакома с ним, зато совершенно определенно знаю, что люблю вас.
Она ослабила поводья и даже выпустила их совсем из рук. Ее кобыла подняла умную морду и пошла вперед, высоко поднимая ноги, словно на цыпочках.
— Я много думала о сложившейся ситуации, — задумчиво продолжала Корделия, пока Лео пытался прийти в себя после ее признания. — Если уж случилось так, что я вышла замуж за князя Михаэля, то не вижу причин, почему не могу стать и вашей любовницей. Ведь это обычное дело во Франции, как мне говорили, — поспешила сказать она, чтобы не дать ему вставить слово. — Если двое любят друг друга, но не могут пожениться, то все с пониманием относятся к их неофициальному союзу.
— И кто же вам все это рассказал? — спросил он, обретя способность говорить.
— Двоюродный брат Тойнет. Он еще сказал, что мужья сплошь и рядом говорят своим женам: «Я позволяю тебе делать все, что хочешь, так как сам веду род от принцессы крови и лакея». — Она вопросительно посмотрела на него:
— Это в самом деле так?
— То, что справедливо для одних, не обязательно относится к другим, — сухо заметил он.
— Но ведь таковы же отношения и при дворе. Я имею в виду, что у короля есть любовница, куда более близкая ему, чем королева. Мадам Помпадур в течение двадцати лет оставалась самой влиятельной женщиной при дворе. И разве сейчас ее место не принадлежит мадам Дюбарри? А еще мне известно про Олений парк, где король держит своих наложниц, — добавила она с видом воина, наносящего coup de grace . — Ведь все это правда, не так ли?
— Да, — кивнул он головой, будучи не в силах отрицать ее слова.
Корделия оказалась куда более осведомленной, чем можно было ожидать от девушки, воспитанной в атмосфере строгой морали австрийского двора.
— Тогда никаких трудностей не предвидится. Я могу быть одновременно вашей любовницей и женой князя Михаэля.
И она посмотрела на него своими голубыми глазами с совершенно серьезным и искренним выражением на лице.
— Моя дорогая девочка, похоже, вы представляете Версаль неким волшебным местом, где обычные законы не действуют, и достаточно только взмахнуть рукой, чтобы все исполнилось по вашему желанию. — Волнуясь, он заговорил быстрее, чем обычно:
— Даже если предположить, что все это похоже на правду — а это отнюдь не так, — неужели вам не приходило в голову, что я могу отклонить подобное предложение?
— О! — Это и в самом деле не приходило Корделии в голову. — А у вас уже есть любовница?
— Это не имеет отношения к делу, — холодно ответил он, сам не понимая, почему поддерживает нелепый разговор, вместо того чтобы прекратить его.
— Я так не думаю. Если у вас она уже есть, то положение осложняется, потому что мне не хотелось бы незаслуженно оскорблять ее чувства.
— Корделия, у меня нет ни малейшего желания делать вас своей любовницей. Ни желания, ни намерения, — довольно резко заметил он, глядя вперед на поднятое кавалеристами облако пыли.
— О! — снова произнесла она. — Тогда, стало быть, я вам безразлична?
Он не посмел взглянуть на нее.
— Мне небезразличны другие вещи, — решительно сказал он. — Прошлой ночью я воспользовался вашей неопытностью, Корделия, за что прошу прощения. Могу объяснить это только тем, что слишком увлекся прекрасным коньяком.
Впредь это никогда не повторится.
— Но я хотела бы, чтобы это повторилось, . — просто сказала она. — Я не хочу, чтобы вы сочли мое желание дерзким или… безнравственным, хотя, возможно, со стороны оно видится таковым. Матильда сказала мне, что очень немногие мужчины знают, как доставить наслаждение женщине, а не только получить удовольствие от нее. Поэтому тот, кому посчастливилось встретить на своем пути такую редкость, должен изо всех сил держаться за нее.
— Да кто такая Матильда, черт ее побери? — Это было все, что он мог произнести в ответ на столь простодушную речь.
— Моя наставница… она нянчила меня еще в младенчестве, а потом, когда умерла моя мать, растила и воспитывала меня. Она была служанкой матери и, насколько я знаю, ее ровесницей. Матильда знает все обо всем и на удивление умна.
— И вы рассказали ей о прошлой ночи? — Лео даже немного ослабил пояс брюк. Ему вдруг показалось, что сегодня на редкость жаркий день.
— Мне хотелось понять, что случилось. Я не была уверена, что вы расскажете, если я вас спрошу.
— Я скажу вам совершенно точно, что именно произошло, — произнес Лео с холодным ожесточением. — Я позволил себе зайти так далеко, что потерял самообладание. К счастью, мне удалось вскоре овладеть собой, и самого худшего не последовало. Теперь вам лучше всего забыть о прошлой ночи. И прекратите нести чушь про любовь и нашу возможную связь. Впредь вы будете общаться со мной только с приличного расстояния, как и я с вами. Вы слышите меня, Корделия?