Алмазный век, или Букварь для благородных девиц

Стивенсон Нил Таун

Гвендолен даже не шевельнулась. Она будет крепко спать еще час, или пока Тиффани-Сью, горничная, не вбежит в комнату и не начнет с шумом доставать одежду: эластичное белье для утренних занятий на тренажере, уличное платье, перчатки, шляпку и вуаль на потом.

Хакворт достал из шкафа шелковый халат. Подпоясываясь в темноте кушаком, чувствуя на пальцах холодок скользящей бахромы, он глядел через дверь на гардеробную Гвендолен и в другую сторону, на ее будуар. Под дальним окном стоял стол. Здесь она занимается светской перепиской – обычный стол со столешницей из цельной мраморной плиты, на нем – неразобранные визитные карточки, письма, приглашения. Пол будуара покрывал старый ковер, вытертый местами до джутового основания, однако ручной работы, сделанный еще настоящими китайскими заключенными

в династию Мао. Единственным его назначением было защищать пол от тренажеров Гвендолен, поблескивающих в тусклом свете облачного шанхайского неба. Беговая дорожка с изящными чугунными завитушками. Гребной тренажер из морских змей и упругих нереид. Силовой снаряд поддерживают четыре прекраснозадые кариатиды – не толстомясые гречанки, но современные женщины, по одной на главные расовые группы, каждый трицепс, ягодичная, широчайшая, портняжная мышцы, прямая мышца живота – отдельная песня. Поистине классическое зодчество. Кариатиды призваны были служить ролевыми моделями и, несмотря на легкие расовые отличия, в точности соответствовали современному канону: талия пятьдесят шесть сантиметров, жировая масса не более семнадцати процентов. Такую фигуру не создашь за счет утягивающего белья, что бы там ни сулила реклама в женских журналах – модные сейчас длинные облегающие лифы и ткани тоньше мыльного пузыря сразу вскроют обман. Женщины, не обладающие железной волей, достигали такого результата исключительно с помощью горничных, которые заставляли их по два, а то и по три раза в день обливаться потом на тренажерах. Так что, как только Гвендолен перестала кормить грудью и впереди замаячил день, когда ей придется спрятать просторное платье, им пришлось нанять Тиффани-Сью – еще один расход в бесконечной череде трат на ребенка, о которых Хакворт и не подозревал, пока не начали приходить счета. Гвен полушутя обвиняла его в слабости к Тиффани-Сью. Такое обвинение стало почти нормой в сегодняшней супружеской жизни, поскольку все горничные были молоденькие, хорошенькие и гладенькие. Однако Тиффани-Сью была типичная плебка, громогласная, неотесанная и ярко накрашенная; Хакворт терпеть ее не мог. Если он на кого и заглядывался, то исключительно на кариатид; по крайней мере, они выдержаны в безупречном вкусе.

Миссис Хал не слышала, что он проснулся, и продолжала сонно возиться у себя в комнате. Хакворт положил ломтик хлеба в тостер и вышел на балкон с чашкой чая, подышать утренним ветерком с эстуария Янцзы.

Дом Хаквортов стоял в ряду таких же коттеджей и выходил на длинный, в целый квартал, парк, где немногие "ранние пташки" уже делали зарядку или выгуливали спаниелей. Ниже на склонах Нового Чжусина просыпались Арендованные Территории. Сендеристы валили из казарм и строились на улицах в шеренги, чтобы под заунывный речитатив выполнить утреннюю гимнастику. Остальные плебы, ютящиеся в анклавах своих синтетических землячеств, включили медиатроны, чтобы заглушить сендеристов, и начали палить из ружей или хлопушек (Хакворт так и не научился различать по звуку), а чокнутые любители, будь они неладны, заводили свои антикварные драндулеты на двигателях внутреннего сгорания – чем громче, тем лучше. Рабочие строились в ежедневную очередь к метро до Большого Шанхая, который отсюда казался огромным, в полгоризонта, штормовым фронтом озаренного неоном, пахнущего угольной крошкой смога.

Район носил прозвание "Зона слышимости", но Хакворт не так и страдал от шума. Признаком лучшего воспитания, или претензии на таковое, было бы вечное нытье о домике, или даже вилле чуть дальше от побережья.

Наконец колокола святого Марка пробили шесть. Миссис Хал влетела в кухню с последним ударом, шумно устыдилась, что Хакворт ее опередил, и не менее шумно ужаснулась вторжению в свою вотчину. Матсборщик в углу включился автоматически и начал создавать ногоступы, в которых Хакворту предстояло идти на работу.

Последний удар еще не затих, как – чух-чух-чух – включился огромный вакуумный насос. Инженеры Королевской Вакуумной станции создавали эвтатическую среду. Работали большие насосы, может быть, даже циклопы, и Хакворт заключил, что возводится нечто большое, вероятно, новое крыло Университета.

Он сел за кухонный стол. Миссис Хал уже мазала джемом подсушенный

хлебец. Хакворт взял большой лист чистой бумаги, сказал "как обычно", и лист перестал быть белым – теперь Хакворт держал в руках первую страницу "Таймс".

Он получал все новости, соответствующие его положению в обществе, плюс некоторые дополнительные опции: последние произведения любимых карикатуристов и обозревателей со всего мира; курьезные вырезки, которые присылал отец, убежденный, что за все эти годы недостаточно образовал сына; заметки об уитлендерах – субобщине Новой Атлантиды, составленной несколько десятилетий назад британскими беженцами из Южной Африки. Мать Хакворта была из уитлендеров, и он подписывался на эту услугу.

Джентльмены, занимающие более высокие и ответственные посты, вероятно, получали другую информацию, иначе поданную, а верхушке Нового Чжусина каждое утро ровно в три приносили бумажные "Таймс", отпечатанные на большом старинном станке тиражом в сотню экземпляров.

То, что сливки общества читали новости, написанные чернилами на бумаге, показывает, насколько Новая Атлантида выделялась из всех современных ей фил.

Сейчас, когда нанотехнология сделала доступным почти все, вопрос что можно с ее помощью сделать уступил место другому: что должно. Одним из прозрений Викторианского Возрождения стало открытие, что вовсе не такое благо просматривать по утрам собственную выборку новостей, и чем выше человек поднимался по социальной лестнице, тем больше его "Таймс" походили на газету прежнего поколения.

Хакворт ухитрился почти закончить туалет, не разбудив Гвендолен, но она заворочалась, когда он пристегивал цепочку часов к многочисленным жилетным пуговкам и кармашкам. Кроме часов, на ней болтались и другие талисманы: табакерка (щепотка табаку иногда помогала ему взбодриться), и авторучка с золотым пером, которое мелодично позвякивало всякий раз, как приходило сообщение.

– Счастливо поработать, дорогой, – пробормотала Гвен, потом заморгала, нахмурилась и уставилась в ситцевый балдахин над кроватью. – Ты ведь сегодня заканчиваешь?

– Да, – сказал Хакворт. – Вернусь поздно. Очень поздно.

– Понимаю.

– Нет, не понимаешь. – Хакворт осекся. Сейчас или никогда.

– Да, милый?

– Дело не в том – проект сам себя завершит. Но после работы я собираюсь сделать кое-что приятное для Фионы.

– Не знаю, что ей было бы приятнее, чем увидеть тебя за ужином.

– Нет, дорогая. Это совсем иное. Обещаю.

Он поцеловал ее и пошел к двери. Миссис Хал ждала со шляпой в одной руке и дипломатом в другой. Ногоступы она уже вынула из МС и поставила у выхода; устройству хватило ума понять, что оно находится в помещении, подогнуть длинные ноги и расслабиться. Хакворт встал на пластины, ремешки вытянулись и сомкнулись на его ступнях.

Он убеждал себя, что путь к отступлению пока открыт, когда взгляд его поймал рыжий отблеск. Хакворт поднял глаза и увидел, что Фиона с распущенными огненными волосами крадется в ночной рубашке по коридору, чтобы напугать Гвендолен, и по лицу ее прочел, что она все слышала. Он послал ей воздушный поцелуй и решительно вышел в дверь.

Суд над Бадом; примечательные черты конфуцианской системы судопроизводства; он получает приглашение совершить короткую прогулку по длинному пирсу

Последние несколько дней Бад провел под открытым небом, на тюремном дворе в низкой зловонной дельте Чанцзяна (как говорили тысячи его сокамерников) или, как называл ее сам Бад, Янцзы. Двор огораживали бамбуковые шесты, воткнутые через каждые несколько метров; на концах их весело трепыхались лоскутки оранжевого пластика. Однако в Бада было вмонтировано еще одно устройство, и он знал, что ограда вполне реальна. Там и сям по другую сторону шестов валялись трупы со зловещими следами от дыроколов. Бад думал, что это – самоубийцы, пока не увидел, как происходит самосуд: заключенного, укравшего чужие ботинки, подхватили на руки и стали передавать над толпой, как разгоряченные фанатики – рок-кумира; тот отчаянно цеплялся за что попало, но всякий раз оказывался ближе к ограде. Наконец, возле самых шестов, его раскачали и бросили: тело взорвалось, пролетая над невидимым периметром двора.