Алое платье
Шрифт:
— Эх! Давайте выпьем, чтоб не стыдно людям в глаза было взглянуть, — призвал он, таким способом привлекая к себе внимание,
Все услышали его призыв, выпили, закусили. Незамедлительно опрокинули еще по рюмочке. Баранов начал пьянеть, однако еще не лишился самообладания до такой степени, чтоб потерять свое лицо. Его руки сами по себе стали ощупывать пиджак, одна из них достала из кармана носовой платок, прилежно вытерла рот и судорожно принялась искать карман, чтоб вернуть платок на место.
— Качество! Качество и еще раз качество! — вспомнив о прерванном разговоре, медленно изрек он. И с какой-то гениальной прозорливостью, характерной для определенной фазы застолья, которая как раз в тот момент и наступила, еще медленнее промолвил: — Толковый ты руководитель, Захар Матвеевич.
Захар Матвеевич вовсе не выглядел хмельным, слегка подвыпившим — да, но никак не пьяным. Ничего не затуманилось в его голове, просто слегка расслабился. Он искусно, так, чтобы не обидеть гостей, раз за разом наравне со всеми брал в руки рюмочку, дожидался, когда все выпьют, тянулся вилкой за закуской, одновременно пододвигая кому-то тарелку поближе, и незаметно ставил свой стаканчик на место, не притронувшись к нему губами. Однако его язык развязался, и он решил внести свою лепту в развитие бессмертного марксистско-ленинского учения, в аспекте социалистического соревнования. Конечно, ему лучше бы помолчать, но, видимо, на душе так наболело. И он, нетерпеливо кашлянув, произнес:
— Соревнование мы развиваем везде. Но не мешало бы его осовременить, внести что-то новое — более приземлённые человеческие желания. Я так понимаю: пока у людей был энтузиазм, соревнование вдохновляло, повышало интерес к работе. Сегодня энтузиазм пропал, тут скрывать нечего. Если бы появились реальные стимулы, а не только «Доски почёта» и грамоты, скажу точно, заинтересованность людей в результатах своего труда повысилась бы. Я имею в виду денежное стимулирование. Вот вы сами сказали, что основной задачей социализма является наиболее полное удовлетворение потребностей советских граждан материальными благами. А чем можно удовлетворять эти потребности, как не рублями?
Баранов, опрокинув еще рюмочку, поморщился и, подавшись всем туловищем вперед, принялся внимательно разглядывать Захара Матвеевича. Глаза его подкатились.
— Интересно, интересно! Послушать тебя, получается там, наверху, все дураки, ничего не соображают, один ты такой умный нашелся. — Сказав это, брезгливо фыркнул, воткнул в ветчину вилку и, обдумывая что-то, неспешно пожевал. Он обладал даром в нужный момент выдерживать паузу. За столом стало тихо. И внезапный окрик Баранова в этой тишине показался очень громким: — Да ты знаешь, что материальное стимулирование, о котором ты нам сейчас рассказываешь, внедрялось ещё при Хрущёве, «косыгинской» реформой внедрялось. А какой результат получили? Помнишь? Коррупция, раздувание бюрократического аппарата, рост дефицита. Все смели с прилавков. У людей появились дополнительные деньги, возникла диспропорция между покупательной способностью и товаром. Теперь понимаешь, к чему могут привести твои идеи? Запомни: нельзя допустить, чтоб у трудящихся появились лишние деньги. Ты понял? Ни при каких обстоятельствах нельзя. И так трудно что-либо купить, зайдешь в магазин — жить не хочется, а тогда вообще прилавки опустеют. Вот так-то. Чтоб рассуждать об этом, надо видеть немного дальше своего носа. Для успешного соревнования важно последовательно укреплять и развивать социалистический характер производства, взаимоотношения между трудящимися, а не разбрасывать деньги направо и налево.
При этих словах лицо Баранова сначала перекосилось, потом повисло над столом. Через некоторое время он овладел собой, весьма гордо обвел всех помутневшим взглядом и снова поник. Захар Матвеевич, ожидая неприятностей, призадумался и, как бы оправдываясь, проговорил:
— Кто хвалит меня — тот мой враг; кто меня критикует —тот мой учитель.
— Вот, правильно, это ты очень верно сказал, — подняв на Захара Матвеевича осоловевшие глаза, похвалил его Баранов. — За это я тебя люблю и уважаю. — Сказав, самозабвенно выдохнул и выпил. — Хорошо пошла!
— Какие умные речи вы говорите, Леонид Егорыч, дайте я вас поцелую, — сказал ему Гаврилов.
Баранов сердито промычал что-то невнятное, отстранил растопыренные для объятий руки Гаврилова. А Гаврилов налил себе, недовольно посмотрел на шефа.
— И вы обижаетесь? Ваше здоровье!
— Леониду Егорычу-то налей, — сказал Антон Петрович.
— А! Чего там! — поднимая рюмку, пробормотал Гаврилов, залпом выпил и принялся озираться, очевидно, пытаясь что-нибудь вспомнить и тоже утереть нос директору, но, судя по его не моргающему взгляду, это ему не удалось. Тогда он потыкал в тарелку пальцами, схватил кусок ветчины. Выведенный из себя, швырнул его на стол и решительно выпил еще раз. Подумав, вытащил из кармана блокнотик, оперся локтем о стол, чтоб записать последнюю фразу Баранова, так, на всякий случай. Однако и эту фразу, услышанную буквально минуту назад, припомнить так же не мог. Продолжая напрягать свою память, он потянулся за кусочком ветчины, который бросил, при этом непослушной рукой смахнул блокнотик на пол. Чтоб исправить свою оплошность, наклонился, долго смотрел в нерешительности. Наконец попытался достать блокнотик, не рассчитал усилия и вместе со стулом опрокинулся. Раздавшийся грохот привлек внимание всех участников ужина и заставил их повернуться в его сторону. Гаврилов лежал, раскинув широко руки, как павший воин.
— Упал, — констатировал Антон Петрович.
А тот полежал, полежал, потом зашевелился, принял не-приличную позу и, испытывая большие трудности, направился на четвереньках в сторону дивана. Путь его был довольно спокойным, он мало о чём думал, его единственной мыслью было поскорее закончить путешествие и забраться на диван. Но не так просто получилось осуществить задуманный план. Через некоторое время Гаврилов наконец-то добрался до финиша и полностью выдохся. Так устал, что моментально уснул. Но ненадолго. Спустя всего несколько мгновений очнулся, испуганно раскрыл глаза и стал карабкаться на диван. Все наблюдали за ним с неподдельным любопытством. Гаврилов, скопив силы, сделал решающий рывок. Антон Петрович, представив себя на его месте, с удовлетворением сказал:
— Молодец! — и продолжил, как бы извиняясь перед хозяином. — Не рассчитал свои силы, разморило. Видать — на старые дрожжи. Вчера в Кузнецовке мы тоже ужинали. Он там хорошо держался: салфетки жевал, обглоданные кости в мою тарелку подкладывал, и клюкнул вроде бы тоже прилично, но досидел до конца, как огурчик, ни разу не свалился.
Баранов лег локтями на стол, развернулся всем корпусом к Захару Матвеевичу и спросил:
— Так почему же ты срываешь план по сдаче металлолома? Я хочу услышать твой ответ. Первый квартал заканчивается, а ты и одного ржавого гвоздя не отвез. Это — ваша борьба за экономию и бережливость? Имей в виду, тебе придется разъяснить свою позицию на бюро райкома партии. Некоторые хозяйства отнеслись к этой задаче с большим пониманием. Несмотря на холодную зиму, поставляли металлолом на приемные площадки в необходимом количестве. Совхоз «Донской», например, за два месяца текущего года выполнил годовое задание. А ты что? Тоже будешь ссылаться, что металлолом вмерз в землю, что нет транспорта? Или собираешься ждать, когда потеплеет? А на план тебе наплевать?
— Они все говорят, — вмешался Антон Петрович, — что им невыгодно возить металлолом, только бензин расходуют, а ничего за это не получают. Но ведь можно возить на попутных машинах. Я выяснил, что в каждом совхозе в сторону Ростова ежемесячно по три-четыре раза гоняют пустой транспорт. Почему бы их не загружать? Просто надо быть порасторопней, заранее подготавливать груз к отправке. И никаких убытков не будет.
— Вот-вот! Правильно говоришь, — произнес Баранов и как-то странно посмотрел на Антона Петровича.
— Да нет, — сказал Захар Матвеевич. С этим у нас нет проблем. Просто нам нечего возить. Нет у нас металлолома, а что валялось, люди растащили. Я же не поставлю сторожей охранять ржавые железки.
— Ну, это ты брось! — пригрозил Баранов. — Завтра же направлю к тебе с проверкой этого клоуна, — добавил он и кивнул на Гаврилова. — И ты тоже по…, по…, по…едешь, — заплетающимся языком дал указание он Антону Петровичу.
Затем икнул проникновенно, пропустил рюмку, налил еще и поник головой, удерживая полную рюмку в руке. Постепенно его рука ослабла; коньяк пролился. Из возникшей лужицы к краю стола пополз ручеек, и на брюки второго секретаря райкома КПСС побежала тоненькая струйка.