Алое платье

Тумайкин Валентин

— Это тебе, духи. Запах чудесный, надеюсь, понравятся. Его жест показался Марине невероятным, стараясь скрыть кипевшую в ней злобу, она не сводила глаз с его лица и не сразу протянула руку.

— Что с тобой? — спросил он, заметив странное состояние секретарши.

— Ничего особенного, все хорошо, — ответила она и даже выразила на своем лице радость.

Директор поцеловал ее в щеку.

— Ты, правда, меня любишь? — вырвалось у нее.

Марина постоянно досаждала ему такими вопросами — женщинам нравится, когда их обманывают. Если этого долго не происходит,

они, прибегая ко всяким хитростям, начинают провоцировать мужчин, либо задают вопрос прямо в лоб, ожидая на него заведомо ложный ответ.

— Ты же знаешь, — сказал Захар Матвеевич.

Вопреки своей воле Марина вздохнула, опустила глаза.

— Одну меня и больше никого?

— Что за глупости, я же не султан какой-нибудь.

Она почувствовала облегчение от его заверения, высказанного с возмущением для убедительности, и хотела спросить напрямую, но поперхнулась от спазма в горле, помедлила и передумала. Во-первых, у нее все же не было полной уверенности, что он встречается с Настей, а во-вторых, если и встречается, все равно не признается.

— Не будем больше говорить об этом, — ободряюще произнес Захар Матвеевич. — Как можно тебя не любить? Завтра, — несколько приглушенным голосом продолжил он, — Надежда Яковлевна — так звали его жену — возвращается с курортов. Так что у нас с тобой осталась последняя вольная ночь. Поедем сегодня ко мне домой. Жди меня там же, у трех тополей. Да, еще вот… Мне позвонили, должен приехать второй секретарь райкома со свитой. Придется задержаться. — При этих словах он приобнял Марину за талию.

Она от счастья чуть не заплакала, ком в горле застрял, слово вымолвить не могла, только обвила шею Захара Матвеевича руками и, скрывая слезы радости, спрятала лицо у него на груди.

— И сколько ждать? — оторвав от шеи свои руки, спросила она.

— Они заглянут к нам по пути из Золотаревки, надеюсь, ненадолго. Может, минут на десять, на двадцать. — сказал Захар Матвеевич и, улыбнувшись особенно сердечной улыбкой, добавил: — Ты сегодня необычная, какая-то загадочная, выглядишь обворожительно.

— Вечером я буду еще обворожительней! — ответила Марина так, как будто с ее губ сорвалась мысль, озаботившая ее в эту секунду, и опять обвила шею директора. Все ее чувства заиграли.

— У меня нет слов сказать тебе, как ты великолепна! В общем, мы договорились. Хорошо? Ну, иди, иди, — шепнул он и ласково похлопал ее по щеке.

х х х

В приемной Марина нетерпеливо посмотрела на часы. Ровно три. Желая ускорить время, она решила заняться делом и села за печатную машинку. Но прежде, чем приступить к работе, достала из ящика стола носовой платочек и зеркальце. Посмотрелась, подтерла тушь под глазами, при этом с радостью подумала, что все ее предположения оказались неверными, и усмехнулась. Затем побрызгала новыми духами себе за ушком, вдохнула нежный, доселе незнакомый аромат, растаяла от блаженства, и ее умные пальцы легко забегали по клавиатуре машинки. Вскоре она полностью оправилась от нервного возбуждения, на смену которому пришли необычайное волнение и радость. Ее мысли захватили предстоящее свидание и мечты о богатой жизни.

Тем временем к Захару Матвеевичу заглянул поделиться своими переживаниями секретарь парткома Иван Ильич Козлов.

— Только что отправил свою в роддом, — сказал он опечаленно.

— А чего грустный такой? Это же хорошо, будем ждать результатов.

— Чего же хорошего? — буркнул Козлов. — Ничего хорошего. Плохо.

— Почему плохо, Иван Ильич?

— Она прямо в машине собралась рожать; не представляешь, как я перепугался. До сих пор не могу прийти в себя. Главное, в машине хотела рожать, всю дорогу кричала на меня, как будто я в чем-то виноват, а в роддом приехала и передумала.

— Вот беда! — сокрушенно покачал головой Захар Матвеевич, — действительно, плохо. — И, тщательно подбирая слова, начал настойчиво убеждать секретаря парткома успокоиться: — Я, конечно, не разбираюсь в этих делах… Да ты не расстраивайся, в жизни часто происходит то, чего и не ждешь. Тут мы с тобой ничем ей помочь не можем… Ты только успокойся, на тебе лица нет. Надо подождать и посмотреть, как сложатся обстоятельства. Думаю, она все равно родит.

— То же самое сказала мне медсестра, сказала, что так бывает, и посоветовала оставить жену в больнице. Я на всякий случай оставил ее.

— И правильно сделал. Там врачи, пока она не родит, они ее не выпустят. Это уж точно. Им за каждого ребенка коробку конфет дают и бутылку шампанского. Они такое не прошляпят. Так что не беспокойся. А я, — через паузу продолжил Захар Матвеевич, — сижу, жду Баранова, он должен вот-вот подъехать.

Козлов от этих слов вздрогнул, резко выпрямился на стуле и засуетился. В последние дни все хлопоты по домашнему хозяйству легли на его плечи, для работы совсем времени не оставалось. Так что сейчас попадаться на глаза Баранову ему было никак нельзя. Он на мгновение задумался о страшных ударах судьбы, которые обрушились на его голову, и вдруг спохватился:

— Ах, я совсем забыл: мне надо корову подоить; жена велела доить ее строго по времени.

— Может, вместе подождем, успеешь подоить.

Но Козлов как будто не услышал слов Захара Матвеевича. Неловко встал и, пригнувшись, быстро пошагал к двери. «Зря я проговорился, теперь придется мне одному выворачиваться наизнанку», — глубоко вздохнул Захар Матвеевич и провел рукой по пуговицам пиджака.

х х х

Ровно в пять часов в приемной появился Эрудит. Без шапки, в рабочей куртке и кирзовых сапогах.

— Меня директор вызывал, — сказал он Марине.

— Я в курсе, сама звонила бригадиру.

— Зачем вызывал, не знаешь?

— Да конечно, будет он мне все рассказывать. Самой интересно, — загадочно произнесла она и едко усмехнулась.

Эрудит бросил взгляд на окно и, увидев через стекло кирпичную стену трансформаторной будки, понял, что Марина все видела. Секретарша догадалась, о чем он подумал. Эрудит заметил и это, и его заветренное лицо помрачнело. Тогда она привычным движением подправила линейку, которой для удобства отмечала строчки на документе, и, не поднимая глаз, сказала: