Алое восстание
Шрифт:
Из всех однокурсников откровенно враждебна одна Антония. Даже не смотрит в мою сторону, как другие, и всячески демонстрирует свое презрение. Смеется, кокетничает с Роком, но едва чувствует мой взгляд, делается холоднее льда. Впрочем, наши чувства взаимны.
Комната моя — предел мечтаний. Окно с позолоченной рамой, вид на долину. Огромная кровать, заваленная перинами и шелками. Перед сном розовый массажист целый час разминает мне мышцы. Потом в дверь неслышно проскальзывают три изящные фигурки, предлагая услуги иного рода, но я отсылаю их к Кассию. Чтобы отогнать соблазны, принимаю холодный душ и включаю фильм с погружением, снятый в шахтерской колонии Коринф. Я снова проходчик — не такой умелый, конечно, но тряска, душная влажная жара и окружающая тьма, полная гадюк, настолько реальны, что новые тревоги понемногу забываются и я даже натягиваю на лоб старую головную повязку.
Ближе к ночи приносят ужин. Августус — жалкий болтун. Это у них называется трудностями и лишениями? Ворочаясь на мягкой перине с туго набитым желудком, я чувствую себя виноватым. Сжимаю в руке золотой кулон с цветком Эо внутри и думаю о своих родных, которые сегодня, как всегда, лягут спать голодными. Достаю из кармана обручальную ленту, целую со сжавшимся сердцем. У меня отняли Эо… но она сама так захотела. Оставила меня одного с моими слезами, болью и тоской. Бросила, чтобы заставить ненавидеть. Я злюсь на нее за это, но лишь мгновение, а потом остается одна любовь.
— Эо, — шепчу я, и Пегас скрывает в себе алый лепесток.
19
Проба
Просыпаюсь оттого, что меня выворачивает наизнанку. Еще удар — кулаком в переполненный живот. Третий удар… Наконец я пуст. Валяюсь в собственной блевотине, судорожно глотая воздух и кашляя. Пытаюсь ползти, но мощная рука хватает меня за волосы и швыряет о стену. Рука чертовски сильная, и пальцев на ней слишком много. Тянусь за перстнем, но меня уже тащат в коридор. Даже новому телу трудно переносить такое избиение. Четверо в черном, рост под три метра, мертвые оскалы масок вместо лиц. Вороны, прирожденные убийцы. Все кончено, меня раскрыли. Вспоминаю о столовом ноже, который припрятал за поясом, выхватываю и готов уже пырнуть того, кто меня держит, в пах, но замираю, разглядев блеск золота у него на запястье. Получаю новый удар и роняю нож. Это новое испытание. Бить золотого низшие цвета имеют право, только получив специальный браслет. Значит, не раскрыли. Просто очередной тест.
Опять же могли применить шокеры, а раз бьют, значит не просто так. Изнеженные детки к такому обращению не привыкли. Потому и бьют, чтобы посильнее напугать. Сворачиваюсь в клубок и терплю. Дергаться все равно бесполезно, пускай думают, что добились своего.
Попинав меня хорошенько, набрасывают на голову мешок и волокут дальше по коридору. Интересно, скольких моих сокурсников сейчас вот так же тащат, избитых и униженных? В мешке воняет потом и мочой. Вспомнив родной скафандр, я не могу сдержать смех, но веселье тут же выбивают из меня крепким тычком в живот.
Судя по тому, как громко отдается в ушах мое дыхание, в мешке звукоизоляция. Потому, наверное, и не слышно, как избивают других, ведь в здании больше тысячи курсантов. Не слышно вообще ничего. Каждый должен думать, что остался один, привилегии его цвета ничего не значат. Внезапно ловлю себя на том, что возмущен таким обращением. Как они, черт возьми, посмели поднять руку на золотого? С трудом сдерживаюсь, чтобы снова не прыснуть со смеху.
Меня поднимают, несут, потом грубо кидают на пол. Ощущаю под собой вибрацию. Значит, куда-то летим, но мешок не дает определить направление. Дышать он тоже мешает, хрип все чаще вырывается из избитой груди. Впрочем, по сравнению со скафандром-печкой это ерунда.
Так проходит час, а может, и два. Садимся, меня выносят и тащат за ноги, голова в мешке цепляется за камни. Наконец мешок снимают. Я в комнате с голыми каменными стенами, тускло освещенными единственной лампой. Содрав с меня всю одежду и драгоценный кулон, вороны уходят. Но в комнате есть кто-то еще.
— Замерз, Юлиан? — Мой голос отдается от стен гулким эхом.
Мы оба голые. Разжимаю кулак с пропотевшей и скомканной головной повязкой и встаю, нарочно припадая на ногу. Я уже знаю, что нам предстоит.
— Дэрроу? — робко подает голос Юлиан. — Как ты?
— Ничего, только вот нога…
Юлиан тоже поднимается, помогая себе левой рукой, — значит он левша. Выпрямляется, высокий и тонкий, как тростинка. Я гораздо мощнее, но и сильнее избит. Пара ребер, должно быть, сломана.
— Что происходит? — спрашивает он.
— Проба, надо полагать.
— Значит, нам соврали. Говорили, завтра.
Массивная деревянная дверь скрипит толстыми петлями, и в камеру неторопливо заходит Фичнер, выдувая на ходу пузырь из жвачки.
— Куратор! — возмущенно восклицает Юлиан, откидывая со лба прядь золотистых волос. — Сэр, вы нас обманули!
Движения Фичнера ленивы, но глаза блестят по-кошачьи.
— Слишком много чести вас обманывать, — хмыкает он.
— Как… Как вы смеете? Всем известно, кто мой отец. Моя мать — легат! Стоит мне пожаловаться, и вас привлекут за разбойное нападение… А еще они сломали Дэрроу ногу!
Куратор криво усмехается:
— Уже час ночи, придурок, завтра давно наступило. — На губах его вырастает и лопается новый пузырь. — Короче, здесь вас двое, но, к сожалению, в группе есть место только для одного. — Он бросает на грязный пол золотое кольцо с волчьим знаком Марса. — Вы, я вижу, туповаты, так вот, чтобы вам зря не гадать: живым отсюда выйдет только один.
Он разворачивается и уходит, дверь снова скрипит и захлопывается. Юлиан нервно вздрагивает, я стою спокойно. Оба не сводим глаз с кольца. На душе паршиво. Похоже, я один понимаю, что происходит.
— Что они себе позволяют? — возмущается Юлиан. — Неужели и впрямь хотят, чтобы мы…
— Убивали друг друга? Да, именно так. — Проглатываю комок, подкативший к горлу, и сжимаю кулаки, ощущая на пальце обручальную ленту Эо. — Я хочу это кольцо, Юлиан. Позволишь взять?
Он выше меня, но я крепче, да это и не важно. Шансов у мальчика нет.
— Дэрроу, мне придется взять кольцо, — виновато бормочет он, поднимая глаза. — Я из семьи Беллона и не могу вернуться домой без него. Ты ведь знаешь, кто мы… С тебя спрос невелик, а я не могу. Мне оно нужно больше, чем тебе!
— Домой никто не вернется, Юлиан. Живым выйдет только один из нас, ты же слышал.
— Нет! Они не могут… — начинает он.
— Ты уверен?
— Дэрроу, пожалуйста! Просто вернись домой. Тебе оно не так нужно, а я… Пойми меня, пожалуйста. Кассий… ему будет стыдно за меня. Как я посмотрю ему в глаза после такого? В нашей семье шрам есть у каждого, мой отец — император! Император, понимаешь? И вдруг его сын не смог даже пережить Пробу… какие разговоры пойдут во флоте?