Алоха из ада
Шрифт:
Я не задерживаюсь посмотреть, какая из сторон победит, потому что мне по хуй. Надеюсь, они быстро перебьют друг друга и уберутся с моего пути. Я пригибаюсь, натягиваю поглубже капюшон и направляюсь обратно на Гауэр. Возможно, если бы я схватил копа, то мог бы разными интересными способами выжать из него, где находится Элефсис, но, учитывая, что здесь их две сотни, с этим придётся подождать. Чего я сейчас хочу, так это срезать путь до Сансет и обойти кругом конкретно этот говношторм. Если это в самом деле ебанутая версия Лос-Анджелеса, то «Макс Овердрайв» отсюда недалеко. Я могу отсидеться, пока бунт не утихнет, и обдумать следующий шаг.
— Куда направляешься?
Какая-то рука вылетает из ниши закрытого магазина секс-игрушек и вцепляется мне в руку. Адовец, к которому прикреплена рука,
Я ничего не отвечаю. Просто смотрю и надеюсь, что чары смерти держатся.
— Есть что-нибудь из магазинов, чем хочешь поделиться? — спрашивает бомж.
— Для тебя, алкаш, ничего.
Он ухмыляется и облизывает губы, демонстрируя набор неровных серых зубов, словно кто-то забил битый цемент в его дёсны. Возможно, так Бог и держит в узде других ангелов Небес. Лучшей стоматологической страховкой.
188
Демонический воин.
— Есть закурить? — продолжает переть он.
Что-то ёрзает под его чумазым лицом. Похоже, проблема не с моими чарами. С его. Жаль, что я так медленно соображаю. К тому времени, как я узнаю его, он приставляет к моему горлу что-то очень тонкое и очень острое. Снабжённое двойными шипами. Вероятно, это то, что на земле назвали бы Вилкой Еретика [189] . Этот уёбок — не рядовой адовец. Это мальбранш [190] , один из тринадцати рогатых ублюдков, которых Люцифер держал в качестве личного гестапо и отряда дознания. Даже другие адовцы ненавидят мальбранш. Моя спина всё ещё болит после меча Ризоэля. Последнее, чего мне хочется, это встретиться один на один с профессиональным потрошителем плоти.
189
Изобретение инквизиции призванное доставить «заслуженные» муки еретикам и колдунам. Орудие наказания представляло собой двустороннюю вилку с ошейником. На каждом конце вилки было по два шипа, вонзающихся в тело под подбородком и в районе грудины.
190
«Злые когти» — тринадцать демонов из «Божественной комедии» Данте Алигьери.
— Похоже, для тебя наступили трудные времена, — говорю я.
— Для тебя наступят ещё хуже, если у тебя нет того, что я хочу.
Позади нас весело кипят беспорядки, но мы с мальбранш в этой нише находимся в своём собственном уютном маленьком мирке. Над нами разбивается бутылка, и мы оба рефлекторно отворачиваем головы, чтобы избежать летящих осколков, но это была случайность. Невзирая на то, что никто не обращает на нас никакого внимания, я продолжаю получать удары сзади, отчего моё горло опускается на вилку. Надеюсь, недостаточно для того, чтобы проткнуть кожу. Человеческая кровь была бы полным палевом.
Я смотрю на грязное лицо мальбранша. Его кожа под слоем грязи ярко-красная.
— Ты который из них? Рубиканте [191] ?
Его смех высокий и слегка безумный.
— Ой-ой. Я до сих пор знаменит?
— Это всё твоё милое личико. Возможно, всё-таки у меня есть кое-что для тебя.
Я лезу в карман, чувствуя, как Рубиканте сильнее прижимает острые шипы к моей шее.
— Полегче, дружок. Мне бы не хотелось поскользнуться.
Он быстро кивает головой на мою руку.
191
Можно перевести как «Краснолицый террор».
— Медленно вытащи эту руку и пусть в ней будет что-нибудь вкусное, или мне придётся
Ниша представляет собой полутёмно место, и беспорядки отчётливо отражаются в стекле за головой Рубиканте. Я с минуту шарю в кармане, стараясь выиграть немного времени.
— В любой момент, дружище, — добавляет он.
Я должен сделать всё как надо. Или всё совершенно не так. Иногда это срабатывает. Моя рука появляется с половиной пачки «Проклятия», и глаза Рубиканте расширяются. Я протягиваю её, и он отводит от меня взгляд. Я роняю пачку, и он следит за её падением до самой земли. Я бросаю взгляд на отражение в стеклянной двери и отскакиваю в сторону.
Выброшенный из толпы коп-спецназовец врезается в мальбранш, и они пролетают сквозь стеклянную дверь магазина.
Я оставляю Рубиканте и копа играть в Твистер в секс-шопе, хватаю «Проклятие» и бегу в сторону Сансет. Такое ощущение, что из-за падения у меня на спине вновь открылась рана. Я не хочу даже отдалённо пахнуть живым, так что шепчу небольшое худу и насыщаю вонь своего худи с трупа, пока не начинаю благоухать как мусорный контейнер на задворках магазина подержанных задниц. Способ путешествия обещает быть приятным.
Мне будет чертовски трудно найти Элефсис, если всё здесь так же запутанно, как было тогда. Не то, чтобы это имело значение, если я продремал двадцать лет, Мейсон уже победил, и это действительно Лос-Анджелес.
Закат такой же выжженный и стерильный, как полигон для ядерных испытаний. Некоторые из горящих пальмовых листьев падают, а другие парят над зданиями, влекомые странными конвекционными потоками.
Я стою на углу и выпускаю ангела с чердака на достаточное время, чтобы расширить свои чувства и провести что-то вроде быстрого траления на предмет наличия здесь кого-нибудь живого или таящегося в сгоревших зданиях. Глазами ангела заказ ослепителен. Дымящаяся улица с её сожжёнными деревьями похожа на строй солнц вдоль дороги славы из дрожащих атомов и субатомных частиц.
Когда я в первый раз увидел ад, это была совсем другая история. Меня затащили сквозь пол Мейсона и голой кучей приземлили на главной улице Пандемониума. Должно быть, я какое-то время был без сознания, и когда очнулся, первое, что меня поразило, была вонь. Ничто человеческое так не пахло. Это были не просто отходы. Это были отбросы, упакованные, спрессованные и запертые на миллионы лет. Ад — это дно Вселенной, и Небеса не собираются позволять Люциферу загрязнять остальную часть бытия адовым дерьмом и фантиками от конфет. Так что они просто хоронят его в глубоких-преглубоких, глубочайших пещерах своего жуткого королевства, где оно покоится, готовится и гниёт в собственном соку до скончания веков.
Ангел говорит, что всё чисто. Я отодвигаю его в сторонку, но не запираю. К сожалению, чтобы пройти через это, мне понадоблюсь весь я, включая моего божественного сквоттера. Я направляюсь по Сансет на запад, чтобы срезать по Лас-Пальмас до «Макс Овердрайв». Лучше бы ангелу оказаться правым, что здесь всё чисто. Я не имею ничего против само-трепанации.
Я всё ещё наблюдаю бунт на Голливудском бульваре, когда пересекаю Вайн-стрит. И Кауенга.
Пробираться по Сансет труднее, чем по дороге возле кладбища. Линии разломов шире, а разбитая мостовая вздыблена выше и под более острыми углами. Вокруг целых кварталов раскрылись воронки, образуя острова небоскрёбов с канализационными рвами. Может быть, именно поэтому всё кажется таким неправильным. Я прошёл лишь пару кварталов, но, честное слово, ощущение такое, словно шёл грёбаную вечность. Кто бы или что ни построили этот Лос-Анджелес, все пропорции неправильные. Здания правильные, но некоторые из них находятся не на том месте. Купол Синерамы [192] по-прежнему выглядит как сброшенный на Землю инопланетянами гигантский мяч для гольфа, но находится не на той стороне улицы. Некоторые из переулков, которые раньше пересекали Сансет, перекрутились, словно асфальтовая ириска, и теперь идут параллельно.
192
Культовый кинотеатр.