Alouette, little Alouette…
Шрифт:
Эволюция жизни на Земле с удивительной точностью соответствует этому закону: миллиарды лет на простейших, сотни миллионов на динозавров, миллионы на млекопитающих и десятки тысяч на человека, из которых десять тысяч он старательно пытался понять, что он такое, а в последнюю сотню лет ускорился так, что эволюция может только сказать с удовлетворением: ура, получилось…
Что удивительнее всего, этот закон применим и для происхождения Вселенной. Из двенадцати миллиардов лет после Взрыва почти десять на формирование элементарных частиц, полтора миллиарда на рождение звезд
Солнце возникло из самых первых звезд, но не напрямую, а после того как те гасли, из их остатков формировались другие, сгорали, гасли… и так несколько раз, так что Солнце – самая совершенная звезда во Вселенной, наша Земля – самая совершенная из планет, а мы, люди, самая совершенная форма материи, для которой и возникла Вселенная и старалась, чтобы человек вырос, взматерел и принялся перестраивать уже всю Вселенную.
Собственно, Вселенная создавала человека для себя как рабочий инструмент, что, вообще-то, понятно и правильно. И если на Земле он мог существовать, как вся остальная жизнь, то для Вселенной его бессмертие и волновая форма являются практически обязательным требованием.
Первым из.
А пока что нужно суметь сделать так, чтобы самые блестящие умы продолжали работать, а не умирать от старости, только-только войдя в полную мощь. Да где там войдя, кто знает, какими бы титанами стали Ньютон, Павлов, Эйнштейн, проживи лет хотя бы двести?
Он откинулся на спинку кресла, с усилием потер кулаками покрасневшие от напряженного всматривания в экран глаза. Френсис шел мимо с двумя мышками в клетке, рассказывал им что-то предельно нежно, Максим уставился на него в недоумении:
– Ты чего?.. А нематоды?
– С ними успешно, – заверил Френсис. – В переводе на человечину, живут уже по пятьсот лет. Может быть, стали бессмертными. Проверю еще на мышах… Слушай, а ты почему тут сидишь?
Максим сказал с подозрением:
– А что?
– Да так, – ответил Френсис. – Это же я существую… и весь мир есть потому, что есть я. Он для меня, а как иначе?.. Ну, а ты при чем?.. Неужели и ты что-то чувствуешь, понимаешь, или это только декорация, как оно и есть на самом деле?
Максим проворчал:
– А если эта декорация тебе по морде хлопнет?
Френсис вздохнул:
– В том и великая загадка бытия… Существую только я, но к тебе и подобным тебе имитациям нужно относиться так, что вроде бы вы тоже существуете… Странный парадокс, а я люблю простые парадоксы, без вывихов.
– Это для эффекта реальности, – сказал Максим, – на самом деле, конечно, существуешь только ты, это понятно. Я же вижу, к примеру, что мир позади тебя исчезает, как только ты не смотришь, а на краях твоего периферийного зрения вдесятеро уменьшается количество полигонов…
– Верно, – радостно сказал Френсис. – Даже размытость некоторая… Но если это говоришь ты, то как можешь говорить ты, если существую только я?
– А это ты и говоришь, – пояснил Максим. – Только проецируешь ответ с этой стороны. Ты мог бы вложить его в говорящее дерево, шкаф или стул, но человек естественнее, верно?
Евген в сторонке слушал их с явным отвращением, Аллуэтта остановилась с подносом в руках, там полно чашек с кофе, спросила с сочувствием:
– Что, серьезному ученому такое и слушать смешно?
– Конечно, – ответил Евген с сердцем. – Какой бред несут! Ясно же, что существую только я и Великая Украина, а все остальное – декорации!.. А ты как считаешь?
Аллуэтта опустила на стол чашки с кофе, выпрямилась и оглядела их большими трагическими глазами.
– Как вы можете такое говорить?.. Понятно же, существует только Максим Максимович.
– А ты? – спросил Френсис коварно.
– Я? – удивилась она. – Что я?.. Если он существует, существую и я. Кому еще кофе?
Они быстро разобрали чашки, импровизированный кофе-брейк всегда кстати, Максим сказал с чашкой в руке:
– Если предположить, что усложнение началось не с простейших на Земле, а гораздо раньше… еще с момента Большого Взрыва, то наша эволюция вписывается в общую эволюцию Вселенной… Она растет, ширится, усложняется, и мы во многом выполняем ее волю… или программу, называть можно по-разному. Педанты сразу уцепятся: считать ли тогда Вселенную живой, им все еще важно искать эту линию, отделяющую разумное от неразумного, живое от неживого, дикари немытые.
Она уловила не столько ход его мыслей, темна вода в облацех, а то, что он полагает правильным, и спросила отважно:
– А что, такая линия есть?
– Нет, – ответил он и посмотрел на нее, как на соратницу, полностью разделяющую его взгляды, – нет такой грани! Все переходит одно в другое постепенно. Если доискиваться истоков разума, то можно и Праатом до момента Большого Взрыва считать разумным, а можно и человека разумным не считать, разум пока что подчинен инстинктам и неукоснительно выполняет его волю.
Она поймала его мысль и, не пытаясь даже уловить ее глубины, а то и так уже мурашки по всему телу, сказала с самым серьезным видом, не столько понимая смысл, сколько чувствуя женским инстинктом, что нужно выговорить уверенно и с чувством, чтобы этого, как подсказывает тот же инстинкт, нужного ей самца оставить себе и не отдать другим женщинам:
– Хочешь сказать, человек усложняется не сам по себе?
– Да, – отрубил он. – Усложняется Вселенная! Это всеобщий процесс. В начале времен было всего с полдюжины легких элементов, и так длилось миллиарды лет. Потом началось образование более тяжелых, еще более тяжелых, совсем тяжелых, начали образовываться сложные структуры вроде галактик и простейших звезд… звезды старели и взрывались, а из обломков образовывались звезды еще более сложной структуры.
Она сказала с улыбкой:
– Ну да, наше Солнце и вся планетная система из обломков!