Alouette, little Alouette…
Шрифт:
Фирестоун кивнул.
– Знаю-знаю, оба получили по нобелевке. А у вас как с безопасностью?
– Сейчас, – пояснил Максим, – никто пробирки не выносит под полой, так что за Аллуэтту не тревожьтесь. Все по имэйлу. На другом конце планеты получают письмо и вставляют принятый кусок измененного генокода в свою бактерию. Это так, упрощено говоря. Или в клетку из организма человека. Хотя опыты с человеческой тканью везде запрещены, но вы же понимаете…
– Понимаю, – ответил Фирестоун. – По бумагам проходят, как мышиные? Хорошо, Интернет сейчас, к счастью, под полным
Максим сказал вяло:
– Да-да, помню, какой крик подняли правозащитники, что правительство Штатов будет смотреть, как они тайком от родителей дрочат в ванной. Аллуэтта не соприкасается ни с чем опасным. Да у нас и нет опасного. С вирусами работают в особых лабораториях глубоко под землей. Туда не так просто попасть и не просто выйти.
– А этот ее проект? – спросил Фирестоун. – Узнали, с чем он связан?
Он заметно насторожился и подобрался, как для прыжка, Максим сказал медленно:
– Не стоит тревожиться, у нее все чисто. Никакие наши разработки она не использует. Свое грандиозное строительство затеяла сама и по своей воле. Общий план, как она сказала, начертила сама…
Он остановился и посмотрел Фирестоуну в глаза, видит ли тот, что его дочь врет, однако магнат мотнул головой.
– Не делайте такие глаза, – ответил он с удовольствием и даже некоторой ехидцей, – у нее диплом дизайнера международного класса… это сейчас просто. Пара недель обучения, можно даже без появления в аудитории, лишь бы экзамен сдала лично, и вот вы уже специалист! В мое время все доставалось труднее.
Максим сказал нехотя:
– Преимущества дистанционного обучения. В мире остался всего десяток университетов, зато там собрано все лучшее. В общем, она закупила большой участок земли и подписала соглашение с КриоРусом о том, что размороженных будут перевозить прямо в ее реабилитационный центр.
– Ого, – сказал Фирестоун. – Это… реально?
Максим кисло улыбнулся.
– Ваша дочь пошла в вас.
Фирестоун спросил настороженно:
– Простите…
– Деловая хватка, – пояснил Максим. – Таких центров еще нет, но понадобятся остро очень скоро. В нашей лаборатории опробовали новый метод замораживания и размораживания теплокровных с одновременным восстановлением нервной ткани… Или, говоря доступным вам языком, мы брали больных мышей, а еще умирающих от старости и болезней обезьян, замораживали… через недельку размораживали и одновременно лечили, так что те получались на выходе здоровыми. Главная проблема крионики не в том, чтобы суметь разморозить, хотя и это было проблемой до недавнего времени, а чтобы размороженные не померли через недельку от старости и болезней. Иначе какой смысл замораживаться?.. Мы эту проблему на днях решили.
– А этот центр? – спросил Фирестоун, – он… для чего? Хотя да, начинаю догадываться.
– Для адаптации к новому миру, – пояснил Максим. – Грубо говоря, человек прошлого века в нашем мире даже дорогу не перейдет без проблем, а еще умрет от ужаса, увидев вас вот на экране! Он не сумеет справиться с домашней электроникой и, самое главное, не сможет общаться с людьми этого мира. Вот потому и нужно…
– Понял, – прервал Фирестоун, задумался на миг. – Да, влюбленность не отбила у девочки фамильную деловую хватку. Вас записала в учредители?
Максим опешил.
– А меня зачем?
– Пользуется вашими достижениями, – объяснил Фирестоун деловито. – Вы имеете право… Хотя да, я понимаю…
Максиму не понравился его ускользающий взгляд, спросил с подозрением:
– Что там еще хитрое?
– Ничего абсолютно, – заверил Фирестоун. – Насколько понимаю свою дочь, она намерена принести вам этот центр реабилитации в качестве своего приданого. Потому и не заморачивается.
Максим вздохнул.
– Думаете, еще не отказалась от своей блажи? У нее столько вокруг блестящих красавцев из мира моды, спортсмены, модельеры… эти, как их, визажисты…
Фирестоун засмеялся.
– У девочки здоровые вкусы. И крепкая хватка. Лучше сдавайтесь сразу. Полагаете, ее реабилитационный центр чисто благотворительный?
– Смотря как подойти, – ответил Максим с осторожностью.
Фирестоун некоторое время хмыкал, поднимал брови, наконец сказал с сомнением:
– Это не совсем коммерческое, однако… при грамотной постановке дела может принести прибыли больше, чем любая выгодная коммерция.
– Мне это не нужно, – возразил Максим с достоинством. – Я – ученый.
Фирестоун засмеялся, погрозил пальцем.
– Но раз отказываетесь, то чувствуете, что может стать вашим. Ладно, зятек, до следующей встречи!
И снова, когда экран погас, Максим остался с полуоткрытым ртом и с чувством непонятной злости.
Глава 13
Голова тяжелая, даже ночью старался понять, почему дожившие до ста тридцати лет в ясном уме и памяти кончают жизнь самоубийством, а вот идиоты живут, идиоты всегда живут, хотя вообще-то, когда проснулся, сообразил, что идиоты все-таки мрут еще раньше.
Такое ощущение, что организм решил, будто завершил все задачи, поставленные перед ним изначально. Но все-таки, как ни крути, человек должен жить вечно.
Возможно, скрытый механизм самоубийства прячется уже не в ДНК, а в самой психике? И еще один важный вопрос: если человек сам желает умереть, зачем насильно заставляем жить?
С другой стороны, если это не сам он желает умереть, а тупой инстинкт, который заботится не о человеке, а о человечестве?
Но задачи и требования общества требуют, чтобы человек с его накопленными знаниями жил вечно…
Надравшись кофе, отправился на работу, а когда вылез из машины, чувствуя себя чуть ли не стариком, скривился от яркого солнечного света, даже прикрыл глаза ладонью.
Солнце похоже на разрезанный апельсин, такая же сочная радостная оранжевость, даже протуберанцы есть, но настроение так и осталось мрачным, даже когда переступил порог лаборатории.
Все на месте, Френсис сразу повернулся к Максиму, противно свежий и бодрый, даже взбодренный.
– Шеф, Аллуэтта говорит, что уже можно приступать к поэтапному возвращению к жизни крионированных!