Альпинист. Книга 3
Шрифт:
Генка промолчал. Он понял кого я имею ввиду.
Мы продолжили путь. Шли, каждый погруженный в свои думы.
Первый ходовой день давался сложно. Тропа была плохой, часто круто уходила вверх, потом вниз, раскатываясь то мягкой почвой, то речным камнем, не давая настроиться под один ритм. Приходилось часто останавливаться, отдыхать. Так прошло часа три. Решили сделать небольшой привал возле больших скальных камней и перекусить на скорую руку.
Генка вызвался сварить чаю.
— Тут такие травы! Лечебные! Я сейчас насобираю.
—
— Конечно! Вон Иван-чай, а вон зверобой. А тут малина дикая. Андрюха, разжигай огонек, сейчас насобираю. Живо всю усталость прогоним.
Я собрал веток, соорудил небольшое кострище из камней. Развел костер, поставил кипяток. Вскоре вернулся Генка, принес пучок различных трав. Мы заварили их. Приятно запахло душицей.
— Сейчас процедим, сахарочку можно для вкуса добавить — и такая вкуснотища будет!
Достали из своих рюкзаков по кусочку вяленого мяса, горсти толченных сухарей и перекусили. Чай из трав и в самом деле оказался очень вкусным. Я выпил кружку, не сдержался, добавил еще.
— Конечно пей! — произнес Генка, радостный тем, что его чай похвалили. — Я и сам уже вторую допиваю.
Горячий травяной напиток придал сил. Мы собрали вещи и уже собирались было продолжить путь, как Генка воскликнул:
— Смотри!
Я ожидал увидеть там очередную вещь Кинга, может быть даже что-то из его одежды, а может быть даже и элемент самолета. Но парень показывал на камень.
— Что? — не понял я.
— Рисунки.
Я пригляделся. На массивном камне, размером с меня, и в самом деле были выдолблены едва заметные рисунки.
— Петроглифы, — произнес я, подходя ближе.
Охотники, животные, созвездия.
Мы принялись рассматривать наскальную живопись. Было в ней что-то чарующее, заставляющее забыть обо всем на свете.
— Никогда такого не видел! — выдохнул Генка.
— Я один раз видел, когда в музей ходил. Но так близко — ни разу. Тем более прикасаться.
— Как думаешь, сколько им лет?
Я пожал плечами.
— Пара тысяч, наверное. Может, больше.
— Ничего себе!
Мы осторожно водили пальцами по рисункам, словно боясь стереть их, повторяя узоры, которые вывел множество веков назад неизвестный охотник. Гипнотические, наполненные магией, рисунки плыли, медленно пульсировали, меняли форму.
Удивило меня это не сразу.
— Генка, — прошептал я, чувствуя, как во рту пересохло. — А что за траву ты заварил?
— Что? — рассеяно переспросил тот, пялясь на рисунки.
— Как называется трава, которую ты собрал?
Парень не ответил. Он, не мигая, смотрел на спирали и треугольники, изображающие гору и солнце.
— Генка!
— Чего?
— Спрашиваю, что за траву ты в чай добавил?
— Разную, — рассеяно ответил тот.
— Разную! — раздраженно повторил я. — Ты что, не чувствуешь?
— Что чувствую?
— Что плывет все перед глазами! Наркотической дурью напоил какой-то, балбес! Не помереть бы здесь!
— Андрюха, ты слышишь? — совсем тихо произнес парень.
— Что слышу? — не понял я.
— Белуха поет.
— Да тебя совсем прикумарило, дурак!
— Нет, ты послушай.
Тон Генки был максимально серьёзным, сосредоточенным, что я невольно замолчал и начал слушать. Но извне ничего не улавливал — казалось, я сам был таким громким, что перебивал все другие сигналы: биение сердца, натужное дыхание, шум крови в артериях. И вдруг поверх всего этого — мягкая однотонная линия звука…
— Это…
— Да, это она! — улыбнувшись, произнес Генка. — Это Белуха поет!
Краем разума я понимал, что это всего лишь эффект наркотика, но голос разума был таким слабым, далеким, как буто в тумане, что его довольно быстро задавило удивление. Мне казалось, что я и в самом деле слышу голос Белухи — мягкую мелодию, возраст которой был несколько тысяч лет. Он шел изнутри горы, из самой ее сути, пытаясь поведать нам какую-то тайну. Мне даже чудилось, что я могу различить цвет этой мелодии — терракотовый.
— Кинг жив? — спросил я, вдруг четко уверовав в то, что если я задам вопрос — абсолютно любой вопрос, — то Белуха ответит на него.
Спросил — и осекся. Ведь можно было спросить что-то другое, более важное! И разозлился на себя еще больше — ничего более важного в голову не лезло. Хотелось узнать что-то глобальное, вечное.
— Цветы! — сипло прорычал Генка. — Цветы нам помогут?
Он тоже пытался сформировать самый важный для себя вопрос, на который хотел услышать ответ.
— Цветы нам помогут? — злобно выкрикнул он, не в силах выразить словами всю ту глубину истины, которая на него сейчас навалилась и которая обличалась в такие странные слова. — Цветы нам помогут?!
Монотонный звук, рождаемый отравленным мозгом, говорил нам, что Кинг ушел за горизонт, а цветы помогут в дождливый день. Потом все начало меркнуть. Я почувствовал, что ноги мои начали раскисать, словно были слеплены из бумаги и клея и вымокли под дождем. Меня начало качать. Потом я упал, но не сразу этого понял. Рядом плюхнулся Генка.
Перед глазами плыли петроглифы. Я вдруг понял, что Белуха — опасное место. Она хищно скалилась, ее скалы превращались в исполинские клыки. Я попытался предупредить об этому своего спутника, но не смог — язык уже не шевелился.
Сколько я так пролежал я не знал. Сознание мое меркло, иногда выплывало из густого тумана, опять погружалось в него. В какой-то момент я почувствовал, что мерзну. Это знакомое чувство помогло мне зацепиться за реальность, и я с трудом открыл глаза.
Не сразу понял я где нахожусь и что вообще произошло. И только когда взгляд мой упал на пустой котелок, все вспомнил.
— Генка! — хрипло прошептал я.
Язык и рот были сухими, словно бумага и слова давались с трудом. Голова гудела и казалось, что сейчас лопнет.