Альпийская крепость
Шрифт:
— Возможно, он и сам себя с трудом понимает. Время такое, сумбурное.
— Ну, он пусть как хочет, а я предпочту последние дни войны провести под сенью «Дворца фюрера».
— В тайной надежде, что в скором времени сюда, под ваше крыло, начнут прибывать другие «узники рейхс-бункера», постепенно превращая «Дворец фюрера» в штаб сопротивления оккупантам рейха?
— Напрасно Адольф не согласился одобрить этот мой план. Мы с вами, барон, могли бы очень быстро создать здесь резервную ставку, превращая Мюнхен в новую столицу рейха. Я это говорю вам, как личный адъютант фюрера.
— В столицу теперь уже Четвертого рейха, — уточнил барон.
— Подчинив вам, как коменданту «Альпийской крепости», еще и столичный гарнизон.
— Заманчиво, конечно, хотя…
— Не волнуйтесь, о повышении в чине я позабочусь. Кстати, вам, Штубер, когда-либо приходилось бывать внутри «Дворца фюрера»? — тут же сменил Шауб опасную тему, помня, как опасно оказываться в числе претендентов на трон в те времена, когда идет дуэльная рубка всех реальных и мнимых преемников фюрера.
— Однажды Скорцени заставил меня с еще десятью диверсантами провести в нем целые сутки, чтобы могли ознакомиться с его строением и помещениями. На тот случай, если придется охранять в нем фюрера или выбивать из него путчистов. Жаль, что, судя по вашим словам, охранять его в Мюнхене уже не придется.
— Вас ведь готовили к возможной охране фюрера, а не… исключительно Адольфа Гитлера, — прозрачно намекнул Шауб, смело выдержав при этом удивленный взгляд коменданта «Альпийской крепости». — И коль сказано вам было именно так, стоит ли отчаиваться?
— То есть, хотите сказать, что еще все может быть?
— Но об этом — позже, а пока что возвращайтесь к себе в «крепость», — неожиданно сухо распрощался с ним Шауб, направляясь к широкой мраморной лестнице. Но через несколько шагов остановился и жестом подозвал Вилли к себе. — О вашем повышении в чине я действительно похлопочу. Это я говорю вам, как личный адъютант фюрера.
Спускаясь по лестнице «Дворца фюрера», какой-то полковник на ходу поприветствовал Шауба, но затем, чуть не споткнувшись, остановился и уставился на него.
— Вы, господин личный адъютант?!
— Проходите, Райнеке, проходите, — сквозь зубы процедил обер-группенфюрер. — Не теряйте времени. Служба. — А, подождав, пока тот уйдет, вновь заверил коменданта крепости, что позаботится о его повышении в чине.
Штубер прекрасно понимал, что таким образом личный адъютант фюрера вербует его в свои ряды полузаговорщиков, однако противиться этому не стал: какой смысл? А еще он понял, что полковник Райнеке появился у «Дворца фюрера» не случайно. Иное дело, что не ожидал увидеть личного адъютанта фюрера именно сегодня и именно здесь.
— В такой ситуации отставной генерал-майор фон Штубер, то есть мой отец, обычно говорит: «Повышение в чине — плата не столько за службу, сколько за мужество и преданность».
— Где он теперь?
— Остается хранителем родового замка фон Штуберов.
— Почему бы вам не вызвать генерала фон Штубера сюда? — воспринял Шауб упоминание об отце, как напоминание о нем. — Мы предоставим ему возможность блеснуть и мужеством, и преданностью. Напомните ему, что «война начинается полковниками, а завершается генералами», — прибег адъютант к чьему-то высказыванию. — Поэтому грех не воспользоваться дарами последней войны столетия.
— Если только удастся связаться с ним, — черство пообещал барон.
— И еще… Распорядитесь, чтобы экипаж самолета не дожидался меня.
Шауб и комендант встретились взглядами, и комендант понял, что именно к этой фразе и подводил его личный адъютант фюрера, стараясь преподнести ее как можно деликатнее. В свою очередь, Юлиус почувствовал, что это свое решение следует как-то аргументировать.
— Значит, это уже окончательное решение? — опередил его барон.
— Вряд ли за эти три дня мне удастся управиться в Мюнхене с делами. Тем более что придется заняться еще и архивом, который находится в ставке фюрера в «Бергхофе». Да и саму ставку нужно взять под надежную опеку.
— В таком случае признаюсь, что относительно самолета я уже распорядился.
Шауб облегченно вздохнул, благодарный за то, что штурм-баннфюрер из группы Скорцени не пытается заподозрить его в трусости или неверности вождю. Но тут же спохватился:
— Только не лгите, Штубер. «Распорядился» он!.
— Можете связаться с начальником аэродрома Зонбахом и удостовериться.
— Когда же вы успели, если только что узнали о моем решении?
— Распоряжение последовало сразу же после того, как вы приказали Зонбаху готовить машину для поездки в Мюнхен. Уже тогда было понятно, что в Берлин вы не вернетесь, поскольку это было бы актом безумия.
— Но сам-то я тогда еще сомневался, — вальяжно как-то проворчал Шауб, поводя плечами, словно цирковой борец перед выходом на ковер.
— Потому что тогда еще не видели патриархально весенних альпийских долин; а на горизонте не появлялись очертания пока еще нетронутых предместий родного Мюнхена. Всяк побывав-ший в этих краях берлинец чувствует себя теперь в Баварии, как фронтовик — на далекой тыловой побывке.
Личный адъютант фюрера искоса взглянул на диверсанта, благодушно хмыкнул и снисходительно простил его:
— Ладно, считайте, что на сей раз интуиция вас не подвела. Хотите сказать еще что-то?.
— Точнее, спросить. Кем вы видите себя после войны, господин обергруппенфюрер?
Шауб едва заметно улыбнулся, тут же согнал улыбку, но вновь улыбнулся.
— Какого угодно ожидал от вас вопроса кроме этого. Знаете, вы пока что единственный, кто за все время агонии рейха поинтересовался, кем я вижу себя после войны.
— Знаю, что в офицерско-генеральской среде интересоваться этим не принято, а в среде нижних чинов — еще и крайне опасно: ведь до окончания войны надо дожить, так что не сглазить бы!
— Надеетесь разыскать меня после войны, чтобы предаться воспоминаниями об этой поездке?
— А почему бы и не посидеть за кружкой пива, не вспомнить? Но если говорить серьезно, собираюсь завершить свою работу по исследованию психологии «человека на войне», точнее, психологии «профессионала войны».
— Я слышал, что вы увлекаетесь психологией профессионалов войны и даже коллекционируете их типы. Очевидно, вас интересует, собираюсь ли я писать мемуары?
— Именно об этом я хотел спросить, но попытался деликатничать.