Альпийская крепость
Шрифт:
Шауб допил остатки пива и, уже выйдя на улицу, прокряхтел:
— Вряд ли. Коронация Гесса на фюрера Четвертого рейха происходила в такой строжайшей тайне, что, во-первых, никакой писанины в принципе не допускалось, а если какой-то докумен-тишко и возник, его сразу же после завершения операции уничтожили.
— И происходило это в «Коричневом доме»?
— Сначала там, а затем в Храме СС, то есть в замке Вебель-сберг. Но без всякой помпезности, в крайне узком кругу лиц, под клятву на Библии и «Майн кампф» вечного молчания. Ни одного нашего шпиона не готовили ко внедрению в лагерь врага с такой тщательностью, с какой готовили «побег» двойника Гесса — в Англию.
— Невероятно. Мне и в голову не приходило, что англичане вынуждены довольствоваться не Гессом, а его тенью. Хотя замечу, что выглядел весь этот побег как-то не слишком убедительно, — скептически проворчал Штубер, выводя машину за пределы городка.
— В чем же, по-вашему, проявлялась эта неубедительность?
— Слишком уж неожиданным, немотивированным оказался этот побег. Второе лицо в рейхе, ближайший соратник фюрера, обеспеченный и обласканный, в самом расцвете рейха — и вдруг бежит в Англию, чтобы оказаться там в ипостаси презренного пленника, а на родине — в ипостаси еще более презренного предателя.
Личный адъютант фюрера с минуту молча осматривал склоны хребта, вдоль которого пролегала горная дорога. Пейзажи из машины открывались такие, что Штуберу самому хотелось принять обет молчания на весь путь до Мюнхена и предаваться умиленному созерцанию. Но в то же время он понимал, что грешно не воспользоваться случаем. Когда еще выпадет так плотно, тет-а-тет, пообщаться с другом фюрера, с самым приближенным к нему из всех «придворных».
— Амбиции Гесса, по-вашему, не в счет? — некстати как-то прервал молчание обергруппенфюрер. — Второе лицо тем и опасно, что всегда стремится стать первым. И потом, идеологические разногласия; несогласие с курсом Гитлера на противостояние с Англией и с оккупацией германскими войсками Франции..
— В чем же это несогласие проявлялось?
— Мало ли в чем.
— Извините, обергруппенфюрер, за дерзость, но это не ответ. Особенно во время допросов в английской контрразведке. До перелета через Ла-Манш — никаких публичных стычек с фюрером, никакой оппозиционности… За версту чувствуется, что подстава, публичное «зеро» из шпионской рулетки.
— Если бы такие стычки между Гессом и фюрером действительно происходили, — закурил испанскую сигару Шауб, — гестапо тотчас же загнало бы оппозиционера то ли в концлагерь, то ли сразу на тот свет. Сам фюрер уничтожил бы его, как в свое время уничтожил руководство и весь актив штурмовиков из С А. Кто бы допустил его до самолета? Нет, извините за дерзость, Штубер, но побег открытого оппозиционера выглядел бы еще менее убедительно.
— Тоже верно, — вынужден был признать Штубер. — Подобные операции всегда рождаются в мучительных версиях и порождают множество рисков.
Изумрудно-зеленые склоны гор по обе стороны от шоссе казались «полотнами кисти Природы», только что выставленными в одном из залов Альпийского Лувра. Даже ниспадавшие с вершин ручьи казались застывшим порождением весенних красок. Может быть, поэтому вытье авиационных моторов, пальба зениток и разрывы бомб, доносившиеся с запада, из-за хребта, казались всего лишь отголосками далекой, так и не дотянувшейся до их придорожной долины, грозы.
— И кто же играет сейчас роль Гесса в одной из тюрем Британии, в лагере для интернированных, или где он там у них находится…
— Хотите знать имя этого зомби?
— Понимаю, что это имперская тайна. Кстати, вы назвали его «зомби»
— Мне и самому хотелось бы знать его имя. А что речь идет о специально зомбированном двойнике — это сомнению не подлежит.
— Ну, если оно не ведомо даже вам, человеку, самому близкому к фюреру…
— Как водится в подобных случаях, специалисты из института Аненербе, которые занимались зомбированием этого человека, погибли в случайной автокатастрофе, эсэсовцы, которые его охраняли, а также гримеры, дантисты и все прочие, кто занимался его подготовкой, тоже вскоре исчезли. Поэтому настоящее имя его знает только Адольф. Да и то, вероятно, успел забыть его.
— А Гиммлер?
— Всем остальным он был известен только под кличкой «Голландец».
— Даже Гиммлеру?
— Мне было сказано то, что вы только что услышали.
— Значит, даже Гиммлеру… Странно. Согласен, Голландец, так Голландец. Однако Голландцем он был прозван не потому, что такова его национальность?
— Не потому, естественно. Он конечно же германец. Нельзя было допустить, чтобы двойник Гесса прокололся на акценте, случайно оброненном негерманском слове или еще чем-то подобном.
Слишком большие ставки были сделаны на него. «Голландцем» этого гонца стали называть только потому, что саму операцию тогдашний начальник полиции безопасности и службы безопасности Гейдрих назвал «Летучий голландец». Очень точно, кстати, назвал, если учесть, что Голландец появлялся в Англии что называется из вод Ла-Манша и в виде призрака Гесса, который в это время уже любовался миражами айсбергов. Именно Гейдрих по секретному поручению фюрера и разрабатывал всю эту операцию, готовил двойника, самолет…
— После чего вскоре погиб при каких-то странных обстоятельствах, от рук «странных» чешских партизан.
— Ну, в нашем деле это случается, — артистично и как-то слишком уж многозначительно вздохнул Шауб, чуть было не перекрестившись при этом.
27
Не прошло и получаса после того, как Майнц и Свирепый Серб уехали, а на выходе из ущелья, по которому Альберта брела в сторону шоссе, ее уже ждали Никола Градич и какой-то эсэсовец, отрекомендовавшийся штурмбаннфюрером Бернгардом Хунке.
— Я здесь по личному приказу начальника Главного управления имперской безопасности Кальтенбруннера, как его полномочный представитель. — У штурмбаннфюрера была странная манера речи: каждое слово он произносил так, словно выкрикивал армейские команды. И не в предложении, а как бы само по себе.
— И, в связи с появлением штурмбаннфюрера, у нас теперь другие планы, — объяснил Никола.
— Какие именно? — только теперь графиня обратила внимание, что Градич, этот черноволосый, большеголовый увалень облачен в форму лейтенанта вермахта, чин которого, как оказалось, ему действительно присвоили. О чем свидетельствовало врученное ему Хунке удостоверение личности.