Альпийская крепость
Шрифт:
— Агония рейха. Говорят, что вечных империй не существует. Но кто бы мог предположить, что агонию Третьего рейха придется пережить его творцам? Противоестественно как-то. Зачем только мы поперлись в эту Россию?! Под нашей властью была половина Европы! Что нам еще нужно было? Как-то я сказал об этом фюреру, добавив, что мы спокойно могли дождаться, когда Советский Союз рухнет под ударами подневольных ему наций. Мы бы только поддерживали их освободительные движения и ждали, когда освободится путь к Волге.
— Фюрер, естественно, обиделся?
— Может, и обиделся, — невозмутимо передернул плечами Шауб. — Но воспринял мои слова без гнева и истерики. Долго молчал, а затем угрюмо произнес: «Если бы все это можно было переиграть, Шауб! Если б только можно было… переиграть!». И тут же потребовал, чтобы сказанное им оставалось между нами. Вам я сказал об этом, лишь как «человеку Скорцени», которого бесконечно уважаю.
На выезде из деревни, когда дорога заползла на небольшой перевал, их остановил патруль полевой жандармерии. Выяснив, что в машине находится личный адъютант Гитлера, пожилой лейтенант не только не успокоился, а, наоборот, занервничал.
— Я должен доложить о вас по рации своему командиру, — сказал он, склоняясь так, чтобы заглядывать в машину.
— Зачем?
— Нам зачитали приказ фюрера: задерживать всех тех чинов, которые обязаны быть в эти дни в рейхсканцелярии, и сообщать о них в рейхсканцелярию. Если не будет подтверждено разрешение на их отъезд из Берлина, к ним следует относиться, как к дезертирам, — устало проговорил старший патруля, не обращая при этом никакого внимания на сидящего за рулем Штубера, словно давно привык к тому, что в водителях сейчас пребывают штурмбаннфю-реры.
Лейтенант явно боролся со сном и, даже глядя на обергруп-пенфюрера, вел себя так, словно вот-вот опустится на травянистую обочину и уснет.
— Но я нахожусь здесь по личному приказу фюрера! — возмутился Шауб. — Выполняя его секретное задание.
— Из чего это следует?
— Из приказа самого фюрера, — несказанно удивился его недоверчивости Шауб.
— Письменного?
— Вы разговариваете с обергруппенфюрером СС, личным адъютантом фюрера.
— Это мы уже выяснили, — все так же сонно заметил лейтенант. — Где письменный приказ фюрера, позволивший вам оставить рейхсканцелярию и Берлин?
По тому, с каким гневом и ужасом Шауб взглянул сначала на лейтенанта полевой жандармерии, а затем — на него, Вилли Шту-бер понял: шефу адъютантов фюрера в голову не пришло, что кто-то решится не верить ему на слово, что кто-то потребует от него письменного подтверждения приказа фюрера.
За многие годы «придворной жизни» обергруппенфюрер так привык к чинопочитанию и к тому, что перед ним все лебезят точно так же, как перед самим фюрером, что совершенно упустил из виду: положение в стране, взгляды людей, их понимание дисциплины и военного режима, а следовательно, и восприятие высших чинов рейха, — катастрофически изменились.
Это раньше появление в такой глуши личного адъютанта фюрера должно было восприниматься почти как явление Христа народу, а теперь оно вызывает всего лишь подозрение: не сбежал ли этот высокий чин из бункера фюрера без его согласия? Причем Штубер и сам поймал себя на том, что обязан был сначала проверить полномочия Шауба, поинтересоваться, на каком основании он оказался на самолете, совершившем посадку на секретном аэродроме «Альпийской крепости».
Однако злорадствовать по поводу ситуации, в которой оказался Шауб, а тем более — посыпать голову пеплом в связи с собственным головотяпством, было поздно.
— Почему бы вам, лейтенант, не поинтересоваться, а кто сидит за рулем? — жестко спросил он.
— Сделаю это, как только разберусь с господином, сидящим рядом с вами, — нагло ответил полевой жандарм.
Штубер вдруг вспомнил о своем реальном противнике в лесах Подолии — русском диверсанте Беркуте, который, очевидно, десятки раз оказывался в подобных ситуациях. На какое-то время он словно бы перевоплотился в храброго, волевого лейтенанта, бывшего коменданта того самого дота «Беркут», остатки гарнизона которого по его, Штубера, приказу были заживо замурованы.
— Вы не поняли меня, лейтенант, — приоткрыл дверцу Штубер. — Я сказал: подойдите ко мне! Вы слышали приказ старшего по чину?!
Лейтенант по-лошадиному как-то помотал головой, словно бы стряхивая остатки сна, и послушно обошел передок машины. В это время Штубер метнул взгляд на двух его подчиненных, один из которых сидел за рулем мотоцикла, а другой, стоя у высокого валуна, возился с рацией, очевидно, готовя ее к работе. Диверсант досадно ухмыльнулся: эти люди никогда не были на фронте или на оккупированной территории и понятия не имеют, как следует вести себя при таких проверках на дороге. Будь он на месте Беркута, он запросто уложил бы всех троих жандармов. Даже без помощи своего спутника.
— Вам знакомо имя Отто Скорцени, лейтенант?
— Так точно.
— Так вот, я — комендант «Альпийской крепости», штурмбанн-фюрер Вилли Штубер. Вот документ, подписанный Скорцени, который удостоверяет мою личность. Мне приказано сопровождать личного адъютанта фюрера.
— Но он всего лишь удостоверяет вашу личность, а не право обергруппенфюрера находиться здесь, поскольку…
Договорить лейтенант не успел, воспользовавшись тем, что он нагнулся и протянул руку за документом, Штубер захватил его за загривок, затянул в салон и, выхватив из кобуры пистолет, сунул ему в рот.
— А теперь слушай меня внимательно, лейтенант. Если бы мы были врагами рейха или дезертирами, то давно прикончили бы вас всех троих. Но мы выполняем особое задание фюрера. Поэтому сейчас ты поднимешься, прокричишь «Хайль Гитлер!» и мирно проведешь нас взглядом. Если о появлении здесь личного адъютанта фюрера узнает кто-либо кроме тебя, дружище, завтра же ты и вся твоя семья будет стоять в очереди у крематория. Ты понял меня? — провернул он стволом «вальтера» так, что раздался треск зубов и жандарм начал задыхаться.