Алтайские сказки
Шрифт:
А следом скачет разгневанный Сюмелу-пай — отец. Крепко-злобно хлещет он восьмихвостой плетью крылатого коня. Бороно-крылый конь, как буран, летит, как вьюга, спешит. Но прекрасную дочь свою Эрмен-чечен Сюмелу-пай догнать не успел.
Куда ворон не залетает — на краю голубой долины, куда сороке не долететь — на краю жёлтой долины, у подножья ледяной горы, в долине, закрытой от всех четырёх ветров, раскинулось стойбище Байбарака-богатыря. Здесь, в высоком аиле, родился у прекрасной Эрмен-чечен сын Алып-манаш.
Родившись, Алып-манаш сразу
Первой стрелой белку достал, второй — росомаху уложил, третьей стрелой Алып-манаш-дитя сразил могучего барса, хозяина гор.
Байбарак-отец снял с пояса широкий нож, наточил лезвие о скалу и надрезал шкуру. Шестеро силачей тут же подцепили и содра.яи её так чисто, что даже сорока не нашла бы на коже клочка мяса.
Эрмен-чечен-мать своими белыми руками кожу размяла, размягчила, и сделалась барсова шкура блестящей, как шёлк, лёгкой, как облако.
Эту шкуру золотистую, пятнистую, мягкую, лёгкую Байбарак-богатырь на плечо положил, тестю в подарок принёс, с поклоном расстелил её на земле у ног старика Сюмелу-пая.
— Этого зверя ваш внук Алып-манаш добыл, эту шкуру пят-листую, золотистую, лёгкую, как облако, блестяп1;ую, как шёлк, ваша дочь Эрмен-чечен своими белыми руками размяла.
Но Сюмелу-пай подарка принять не пожелал, простить Байбарака-богатыря не захотел.
— Год назад ты мою дочь, Эрмен-чечен, украл, год от меня ты её скрывал. За это на год пусть уснёт непробудным сном твой сын Алып-манаш. Пусть уснёт, как встретит по сердцу девицу, пусть уснёт, как придёт ему пора жениться.
3
Алып-манаш деда своего не видал, угроз его не слыхал, забот не зная, он, на радость родителям, рос, мужал.
Б быстроте бега равных ему на Алтае не было. Б борьбе он мог с великими силачами состязаться. Б смелости Алып-манаш сыну небесного царя Темир-мизе-богатырю не уступал. Стопудовый лук Альш-манаша только его друг Ак-кобён-богатырь мог поднять, но тетиву натянуть и ему не под силу.
Пируя с богатырями, силачами и героями, Алып-манаш однажды песню услышал про могучего Ак-каана. Семьдесят народов Ак-каан поработил, семьдесят семь богатырей убил.
Б белом аиле живёт дочь Ак-каана, красавица Эркё-каракчй, ездяш;ая на огненно-рыжем коне.
— Кто верхом мимо стойбиш;а Ак-каана скачет, слезает с коня, чтобы на Эрке-каракчи-разбойницу посмотреть. Кто пешком идёт — колени преклоняет, взглянув на красавицу Эрке-каракчи,— пели песельники, волосяные струны топшуура перебирая. — Шестьдесят силачей на стойбиш;е ездили свататься, семьдесят богатырей жениться на Эрке-каракчи хотели. Много женихов к ней стремилось, обратно ни один не вернулся. Бесчисленные следы на стойбище ведут, обратного следа ни единого
нет. Из богатырских костей горы вокруг стойбища возвышаются, кровью реки полвятся…
Слушая песню, Алып-манаш берестяной поднос с едой отодвинул, есть
— Пока Ак-каана не одолею, пировать не буду. Если красавицу Эрке-каракчи не полоню, на мягком ложе спать не буду.
Байбарак-отец и Эрмен-чечен-мать па пирах не пировали, на игры молодецкие не глядели, песен протяжных не слушали. Они искали для Алып-манаша добрую жену, чтобы верным другом ему была. Когда он будет год целый спать, недвижимо лежать, чтобы спящего не покинула.
Росла вместе с Алып-манашем сестрёнка милая Эркё-коб. Была у неё любимая подруга Чистая жемчужина — Кюмюжёк-аару, дочь Кыргыз-каана-непобедимого.
И сосватали родители Алып-манашу эту девицу Чистую жемчужину. Однако Алып-манаш костёр с ней вместе разжечь не захотел, в аил к ней не вошёл. Он коня седлает, снаряжается, в дальний путь собирается.
— Чем не хороша тебе Чистая жемч^^жина? — спрашивает Байбарак-богатырь-отец.
— Чем не угодила тебе Кюмюжек-аару? — спрашивает Эрмен-чечен-мать.
Молча плачет сестра милая Эрке-коо, жалеет она Чистую жемчужину — Кюмюжек-аару.
— Добрые родители, милая сестра,— сказа.т1 Алып-манаш,— на дороге моей не стойте, за подол шубы меня не держите. Коню, привязанному к коновязи, прыти своей не показать. Богатырю в своём аиле удалью не прославиться. Медная стрела в колчане зелёной плесенью покрывается, меч, отдыхающий в ножнах, бурая ржавчина ест. Богатырь, у домашнего очага тёплой аракой
кровь свою греющий, силы лишается, славу теряет. Пока Ак-каана не одолею, в белый аил к жене не войду, если Эрке-карак-чи не полоню, домой не ворочусь.
Потом Алын-манаш светлое лицо к Чистой жемчужине обратил и молвил:
— С тобой вместе мы дня не прожили, но считай, будто женаты. Старую тебя заботой своей не оставлю, плохо о тебе никогда не подумаю. Хочешь — жди меня, не захочешь — твоя воля. Укорять не стану, неволить тебя не смею.
Подошёл Алып-манаш к бело-серому коню, в седло вскочил, не оглянувшись, ускакал.
Поехал Алып-манаш искать стойбиш,е Ак-каана, поскакал в тот край, где живёт красавица Эрке-каракчи.
Алып-манаш днём не отдыхал, ночью не спал. Сколько рек бродом перешёл — не сосчитать, сколько горных перевалов позади оставил — не упомнить.
Алып-манаш летом в зной прохладной тени не искал, зимней стужей костра не разводил.
Кружась, как веретёна, мелькали месяцы; годы, как змеи, ползли.
Алып-манашу солнце летом плечи жгло, зимой снег падал на воротник.
По долинам мчась, по горам карабкаясь, через пропасти перескакивая, бело-серый конь вытягивался, как сыромятный ремень, сжимался, как тугая мышца.
Вот впереди закипела, зашумела бурная река. Как белое пламя, она размывала синий песок, лизала серые камни, огненными брызгами разбивалась на крутых порогах. От шума быстрой воды дрожали кедры в горах, содрогались берёзы в долинах. Ни вверху реки, ни внизу тихого брода не видно.