Алтайские сказки

Гарф Анна Львовна

Алып-манаш вверх и вниз скакал по берегу, пока не увидел берестяную лодку шириной в две сажени, длиной в девяносто

саженей. Алып-манаш спешился, перевернул лодку. Под лодкой спал белый, как лебедь, старик.

Алып-манаш окликнул его:

— Дедушка, переправьте меня!

Старик глаза открыл, на Алып-манаша взглянул:

— Э-е, балам — дитя моё, красивые глаза, умную голову. Чистую жемчужину ты дома оставил! Чего тебе не хватало? Что поехал искать?

Алып-манаш старику поклонился, рукой земли коснулся:

— Медная стрела,

в колчане оставленная, зелёной плесенью покрывается. Булатный меч, в ножнах отдыхаюш;ий, бурая ржавчина ест. Богатырь возле домашнего очага силы лишается, славу теряет.

Старик в ответ слов не нашёл. Молча взял багор, столкнул лодку в воду.

Алып-манаш, повода из рук не выпуская, прыгнул на корму.

Конь удила грызёт, плыть не хочет, но крепко держит повод Алып-манаш.

Когда на середину реки выехали, старик обернулся, и горючая слеза стариковская упала Альш-манашу на ладонь.

— О чём плачете, дедушка?

— Мне тебя, балам-дитя, жаль. Скольких богатырей я на тот берег переправил, обратно ни один не пришёл.

— С небесными силами, с подземными властителями готов я сразиться, лишь бы наказать Ак-каана-злодея. который семьдесят народов поработил, семьдесят семь богатырей убил. Буду со змеями, с драконами, с чудищами земными и подземными биться, пока не полоню разбойницу Эрке-каракчи.

Алып-манаш вынул из колчана девятигранную стрелу. Солнце в гранях стрелы девять раз отразилось. От блеска стрелы старик глаза ладонью защитил.

— Жив я или мёртв, по этой стреле, дедушка, вы узнаете.

Старик спрятал стрелу в свою суму.

Алып-манаш из лодки на берег прыгнул, улыбнулся. Бело-серый конь из воды вышел, встряхнулся.

Алып-манаш покрыл коня потником-кечймом, на кечим положил седло, затянул подпругу потуже, прыгнул в седло и закричал, как сто богатырей кричат.

Конь топнул — будто сто громов гремят.

Слеза, повисшая на реснице старика перевозчика, не успела на щеку упасть — Алып-манаша уже не видно.

Бело-серый конь ретиво-бодро по долине бежал, чёрные озёра заполняли след его копыт. Низкие холмы мягко копытами отбрасывал конь. Высоким горам на грудь наступая, неутомимо бежал. Он через овраги легко перепрыгивал, через пропасти смело скакал. Едва Алып-манаш восход солнца увидит, конь уже к закату домчит его.

И вот тёмной ночью увидал Алып-манаш огонь больпшх костров. Жёлтое пламя лизало снеговые вершины, искры взлетали к небу и там вспыхивали и гасли среди звёзд.

Почуяв запах дыма, конь на четыре ноги встал, с места не идёт.

— Эй-ей! — сердито крикну.^ Алып-манаш.

— Алып-манаш, поверни повод в обратную сторону,— человечьим голосом сказал конь,— много к стойбип1;у следов идёт, обратного следа не вижу.

— Ты снаружи подстилка, внутри потроха! Умереть ли мне суждено, жив ли останусь, совета у тебя не спрошу.

Конь стоит, будто в землю вросли копыта.

В гневе Алып-манаш был свиреп. Он поводом рот коня до ушей разорвал, он плетью круп коня до кости рассек.

Как орёл взвился

бело-серый конь. Он в гору, под гору, как весенний ветер, летел, по долине, как вода, бежал. От слёз бело-серый конь дороги не видел, от обиды мелкой дрожью дрожал.

Тёмной ночью услыхала красавица Эрке-каракчи топот копыт. Ему вторило эхо в горах, отзывался ему гром в небесах.

— Это бежит бело-серый, бело-серый, бело-серый конь! — загоготали дикие гуси.

С ложа своего Эрке-каракчи вскочила, меч свой она всю ночь о звёзды калила, на ледниках студила, об луну точи-па. Утром Эрке-каракчи на огненно-рыжего коня села н помчалась навстречу Алып-манашу. Белым пламенем сверкал в её руке острый меч, ярче утреннего солнца долину и горы освещая. Красным заревом полыхала грива огненно-рыжего копя, будто огнём охваченный, сверкал длинный хвост.

Алып-манаш взглянул на Эрке-каракчи. Она на него в ответ глянула, глаз не опустив, мечом .заиграла.

К бело-серому коню близко-близко огненно-рыжий конь подскакал, яростно-грозно заржал, передние копыта подняв. Бело-серый конь тоже на дыбы встал.

Альш-манаш обеими руками обхватил разбойницу Эркр-ка-ракчи. Началась великая борьба. Сначала бились верхом на конях, потом спешились. Месяц в битве протёк, как один день, год промчался, как один месяц.

Четыре раза Эрке-каракчи и Алып-манаш весь наш мир обежали. По п1;иколотку уходили ноги в землю, когда на твёрдом камне боролись, по колено увязали в рыхлой почве. Ни один не упал, ни один не коснулся рукой земли. От топота их ног, от крика богатырского колыхались до.тгины; холмы скакали, как олени, горы прыгали, будто сарлыки. Озёра из берегов выходили, реки бросались с камня на камень, разбивая скалы.

Но вот тронула Эрке-каракчи землю левой рукой, левым коленом земли коснулась. За правую руку Алып-манаш её взял, в золотые глаза её посмотрел.

— Вместе костёр зажжём! — сказал.

Чуть слышно отозвалась побеждённая Эрке-каракчи, лучистые глаза свои ресницами прикрыв:

— в одном котле пищу варить будем, из одной чаши есть и пить станем.

— Будем вовек неразлучны,— в один голос сказали.

И тут проклятье деда сбылось.

Себя не помня Алып-манаш руку нежной Эрке-каракчи уронил, себя не помня к коню подошёл, расседлал его, седло на землю бросил, потник-кечим швырнул, сам на потник упав, голову на седло опустил и заснул непробудным сном.

Бсло-серый конь обернулся белой звездой и поднялся на пебо.

Эрке-каракчи в седло вскочила, коня огненно-рыжего хлест-пула. На стойбин1;е Эрке-каракчи вернулась, в кошемном аиле затворилась, любимую рабыню ударила, чашу с золотой каймой в костёр кинула, свою одежду кожаную, шелками шитую, собольим мехом подбитую, разорвала, растоптала.

Пастухи Ак-каана погнали бесчисленные табуны на горные пастбища. С высокой горы увидали пастухи две сопки, дотоле невиданные. Посреди сопок круглый холм, от холма вихрь-буря идёт, столетние деревья вверх корнями поднимает, гонит реки вспять.