Альтернативная история

Гаррисон Гарри

Мне было очевидно, что образ мыслей Рейли представлял собой любопытную мешанину идей, дерзкую и одновременно наивную. К тому же ей не хватало систематического подхода истинной научной философии. Он действительно испытывал отвращение к буржуазному обществу, угнетавшему его в детстве, но при этом успел развить в себе вкус к его удовольствиям.

Разумеется, Рейли понимал, что послан туда в качестве инструмента Британии и ее союзников, с самого начала противостоявших большевизму, и он позволял им думать, что на него по-прежнему можно положиться — по крайней мере, до тех пор, пока его цели не войдут в противоречие с их. Самого Ленина переправили обратно в Россию немцы, надеявшиеся, что он сумеет вывести

страну из войны в Европе. Ни один немецкий агент не смог бы справиться с этим делом лучше. Рейли исполнился твердого намерения убить Ленина в качестве прелюдии к новой России. Какой она будет, пока не очень понятно. Лучшее, что я мог сказать про намерения Рейли, — это то, что он не приверженец царизма.

Рейли обладал несомненной результативностью, чего сам толком не осознавал. Он не просто искал власти, хотя гордился своей доблестью и мастерством тайного агента. Решить, что он преследует личную выгоду, значило недооценивать опасность, которую этот человек представлял для тех из нас, кто понимал власть более полноценно.

Рейли сравнивал себя с Лениным. Они оба были изгнанниками и мечтали о возвращении, но Владимир Ильич Ульянов вернулся домой на гребне немецких надежд и захватил власть. С точки зрения Рейли, Россию собирались переделать согласно еретическому марксизму. Сочетание у Ленина ревизионистской идеологии и удачи было для Рейли невыносимым; оно наносило удар по его самолюбию мастера, отводившего случайности весьма скромную роль в истории. Он игнорировал доказательства организационных талантов Ленина, благодаря которым стихийная революция обрела форму и цель.

Рейли смотрел на самого себя и свои надежды на будущее России с романтическими терзаниями и чувством персональной ответственности, что шло вразрез с его практическим интеллектом и проницательностью, которые должны были подсказать ему, что преуспеть он не сможет. Но ум Рейли воспарял, когда дело касалось мастерства и планирования. Его действия против немцев и японцев были непостижимы для обычного человека. Даже военные стратеги сомневались, что один человек в состоянии осуществить все решительные проекты Рейли. Его величайшей радостью было исполнение того, что остальные считали невозможным.

Еще один ключ к личности Рейли заключался в его любви к технологиям, особенно к морской авиации. Он был опытным летчиком, верившим в будущее авиатранспорта. Например, его завораживал эксперимент Майкельсона — Морли, поставленный с целью регистрации эфирного ветра, спрогнозированного на основе идеи движения Земли в неизменной среде. Ничего не получилось, и тогда Рейли написал письмо в научный журнал (переданное мне одним из интеллектуальных оперативников в Лондоне), в котором настаивал, что эфир слишком неуловимое вещество, чтобы его можно было зарегистрировать с помощью существующих инструментов. Однажды, заявлял он, между мирами будут курсировать эфирные суда.

Сознание Рейли не оставляло проблему в покое до тех пор, пока для нее не находилось образное решение, после чего его практические склонности находили способ выполнить задачу. Будучи ребенком, он умудрялся оставаться невидимкой для своей семьи, всего лишь находясь на шаг впереди их поисков. Став шпионом, он однажды ускользнул от своих преследователей, присоединившись к ним в поисках самого себя. Какими бы суровыми и противными ни были средства, Рейли, не дрогнув, мог воспользоваться тем, что требовалось в данный момент. Что касается Ленина, он понимал, что один ум вполне может мыслью и дерзостью изменить мир. Но в отличие от Владимира Ильича уму Рейли недоставало направления исторической правды. Он мог вызвать к жизни что-то новое, но все это было кратковременными забавами, химерами незаурядной, но ложно направленной воли. Его добровольное изгнание с родины привело к противоречиям таким же неуместным, как его ирландский псевдоним.

Сидни Рейли пытался убежать от банальности собственной жизни, в которой его таланты использовались для поддержки империализма. Ему платили деньгами и женщинами. К тому времени, как он вернулся в Россию, я уже почувствовал, что он может быть мне полезен. Казалось вполне вероятным, что, основываясь на его революционных склонностях, я смогу завоевать его для нашего дела.

2

— Товарищ Сталин, — сказал мне Владимир Ильич одним хмурым летним утром, — расскажите-ка мне, кто замышляет против нас заговоры на этой неделе?

Он сидел в центре большого красного дивана, под голым местом на стене, где раньше висел большой царский портрет, и, утопая в пыльных подушках, казался очень маленьким.

— Только те, о ком я рассказывал вам на прошлой неделе. Ни одному из них недостает практичности, чтобы добиться успеха.

Он какое-то время пристально смотрел на меня, будто насквозь, но я знал, что он просто устал. Через мгновение он закрыл глаза и задремал. Я гадал, сможет ли его буржуазное сознание примириться с мерами, которые ему скоро придется принять, чтобы удержать власть? Мне казалось, что он засунул меня в Центральный комитет большевиков, чтобы я делал то, на что у него не хватает духу. Слишком много оппортунистов были готовы занять наше место, если мы споткнемся. Отличить врага от союзника не представлялось возможным: любой мог повернуть против нас.

Рейли уже был в Москве. Позднее я узнал, что он прибыл обычным северным маршрутом и снял номер в дешевой гостинице. На следующее утро он покинул этот номер, оставив в нем старый саквояж с какой-то рабочей одеждой, и перебрался в безопасный дом, где встретился с женщиной средних лет, умеющей стрелять из пистолета. Она была ничем не примечательна — хорошо знала, как произвести подобное впечатление, — но Рейли ни на миг не сомневался, что она нажмет на спусковой крючок, не заботясь о том, что будет с ней потом.

Смерти Ленина в плане Рейли отводилось решающее значение, хотя он понимал, что из Владимира Ильича могут сделать большевистского мученика. Кроме того, Рейли зависел и от других наших слабых мест. Когда Троцкий лихорадочно организовывал Красную армию, мы зависели от совсем малых сил — нашей Красной гвардии, созданной из фабричных рабочих и матросов, нескольких тысяч китайских железнодорожников и латышских стрелков, выполнявших роль нашей личной охраны. Красная гвардия была преданной, но в военном отношении несведущей: китайцы служили в обмен на еду, латыши ненавидели немцев за вторжение в свою страну, но им приходилось платить. Рейли знал, что сможет подкупить латышей и китайцев, чтобы те восстали против нас, тем самым он даст возможность скрывающимся царским офицерам объединиться и довершить дело. Если Ленина и меня арестуют и убьют, он сможет повернуть их на юг и изолировать Троцкого, отбившего Одессу у европейских союзников и поставлявшего продовольствие морем. Его нахождение там станет невозможным, если Британия приведет свои военные корабли. Если же мы потерпим поражение на севере, станем уязвимыми с двух сторон.

Смерть Ленина изменит ожидания каждого. Последователи Рейли смогут захватить все жизненно важные центры в Москве. Наши царские офицеры перебегут к нему, забрав своих людей. Оппортунисты дезертируют. Листовки Рейли уже посеяли сомнения в их умах. Смерть Ленина станет последним толчком. Я понимал, что даже мученичество Владимира Ильича нам не поможет.

Глядя в спящее лицо Ленина, я представлял его уже мертвым и забытым. В комнату вошла его жена, Надежда Крупская, и накрыла его одеялом. Выходя, она даже не посмотрела в ту сторону, где за большим библиотечным столом сидел я.