Альтернативная история
Шрифт:
9
Теплый климат Одессы ускорил физическое выздоровление Ленина. Он вставал с первыми лучами солнца и шел по улице, которая вела к Большой лестнице (место массовой резни горожан царскими казаками в 1905 году, о чем Сергей Эйзенштейн, бежавший с родины режиссер-гомосексуалист, впоследствии снял фильм в Голливуде). Я разрешил охранникам-чекистам вставать попозже, а за Владимиром Ильичом приглядывал сам.
Однажды утром, когда я следил за ним в полевой бинокль с террасы гостиницы, он вдруг остановился, окинул взглядом город и море, а затем сел на
Пока я наблюдал, внизу, на ступеньках, выше которых сидел Ленин, показалась сначала мужская голова, а затем вся фигура рыбака. Он остановился рядом с Лениным и вежливо прикоснулся к шляпе. Я перевел бинокль на море. Да, на горизонте что-то виднелось — небольшое суденышко и крылья гидроплана. Сообщения о шуме двигателя на рассвете оказались точными.
Я перевел бинокль обратно: эти двое дружелюбно разговаривали. Владимиру Ильичу, похоже, понравился собеседник, но он всегда демонстрировал наивную веру в простой народ, а иногда разговаривал с ними так, словно исповедовался. Смерть Крупской лишила его наблюдательности, а Рейли всегда был превосходным актером.
Мне показалось, что Рейли вступил с ним в беседу исключительно из тщеславия. Он не мог убить своего главного соперника, не поговорив с ним.
Я отложил бинокль, проверил револьвер, надел наплечную кобуру и торопливо спустился, одетый только в брюки и белую рубашку. Я бежал по пустынным улицам, обливаясь потом этим жарким утром и в любой момент ожидая услышать выстрел. Добежав до ряда домов, расположенных прямо над Большой лестницей, я проскользнул в арку и, крадучись, вышел из нее.
Кровь стучала в ушах, когда я выглянул за угол. Ленин и рыбак сидели на верхней ступеньке спиной ко мне. Владимир Ильич энергично жестикулировал правой рукой. Я почти слышал его, и слова казались знакомыми.
Я ждал, подумав вдруг: а что, если это и в самом деле простой рыбак, а я слишком многого жду от Рейли?
Тут незнакомец обнял Владимира Ильича за плечи. Что они такое друг другу рассказывают? Может, сумели достичь своего рода товарищеских отношений? Или Ленин в самом деле германский агент и эти двое все время работали вместе? Неужели я мог так ошибаться?! Вид этой парочки, сидящей бок о бок, как старинные друзья, нервировал меня.
Рыбак схватил голову Ленина двумя руками и резко повернул. Шея хрустнула, и в этот долгий момент мне вдруг показалось, что сейчас он оторвет голову от тела. Я вытащил револьвер и кинулся вперед.
— Думал ли ты, что все пройдет так легко, Розенблюм? — спросил я, оказавшись у него за спиной.
Рыбак повернулся, посмотрел на меня не удивленно, а раздраженно и отпустил Ленина.
— Не двигайся, — предупредил я, глядя, как тело Владимира Ильича сползает на землю.
Рыбак заметно расслабился, но продолжал настороженно смотреть на меня.
— Значит, ты использовал его как наживку, — сказал он, показав на труп. — А почему сам не убил?
Предполагалось, что этот вопрос вызовет у меня досаду.
Он посмотрел на море:
— Да, экономическое решение контрреволюции. Ты ликвидируешь нас обоих, сохраняя внешнюю невинность. Ты уверен, что без меня Москва падет.
Я ничего не ответил.
Он прищурился, глядя на меня:
— И ты был так уверен, что поймаешь именно меня? А если бы я послал кого-нибудь другого? — Он рассмеялся.
Я показал револьвером:
— Гидроплан. Только Сидни Рейли прилетел бы сюда на нем. И прилететь ты должен был быстро.
Он кивнул, словно признавая свои грехи.
— Что тебе сказал Владимир Ильич? — спросил я.
Его настроение изменилось, словно я внезапно дал ему то, что требовалось.
— Ну? — сердито подтолкнул его я.
— Очень уж тебе любопытно, — произнес он, не глядя на меня. — А ведь я могу и не рассказать.
— Да как хочешь.
Он немного подумал:
— Ладно, расскажу. Он опасался за будущее России, и меня это тронуло, товарищ Сталин. Он боялся, потому что уже слишком много таких, как ты. Я удивился, услышав это от него.
— Таких, как я?
— Да, циников и скептиков, которые не будут довольны до тех пор, пока не выхолостят мир для всех, как уже выхолостили для себя. Только смерть жены помогла ему это понять. Его слова меня тронули.
— Ты сказал ему, что сам ее убил?
— Я не успел ее спасти.
— И он тебе поверил?
— Да. Я сказал ему, кто я такой. Все его мечты превратились в тлен, и он хотел умереть.
Моя рука, державшая револьвер, вспотела.
— Его погубила буржуазная сентиментальность. Надеюсь, вам обоим понравилось обмениваться идеалистическими букетами. А ты рассказал ему, что бы ты с нами сделал, если бы захватил в Москве?
Он поднял голову и улыбнулся:
— Я бы заставил всех вас пройтись парадом по московским улицам — без штанов и трусов и чтобы полы рубашек развевались на ветру!
— А потом убил бы нас.
— Нет. Зачем мне мученики? После такого посмешища вам отлично подошла бы тюрьма.
— Но ты прилетел сюда, чтобы убить его!
— Может, и нет, — вздохнул он. — Я мог забрать его с собой как пленника, но он хотел умереть. Я убил его, как убил бы раненую собаку. В любом случае Москва считает, что он умер несколько недель назад.
— Что ж, теперь ты все окончательно испортил, так?
— По крайней мере, я знаю, что Ленин умер истинным большевиком.
— Ага, теперь ты заявляешь, что разбираешься в большевизме?
— И всегда разбирался. В подлинном большевизме достаточно конструктивных идей, чтобы с его помощью добиться настоящей социальной справедливости. Это роднит его с христианством и Французской революцией. Да только такие, как ты, товарищ Сталин, всегда помешают достойному браку идеалов и практического правления. — Он усмехнулся. — Но возможно, брак состоится вопреки тебе. Маленькие Советы могут крепко держаться за свои демократические структуры, а со временем просто скинут тебя. Кто знает, может быть, однажды они поведут мир к высшему идеалу государственности — к интернационализму.