Шрифт:
Ах, Алупка! Эта изумрудная жемчужина на южном берегу Крыма! Тихая, спокойная заводь среди бушующего моря. Алупка – такая непохожая на все остальные города Крыма, словно выросшая в многодетной семье, где у братьев и сестёр волосы ложатся прямо, ровно, а у неё – кудрявятся, как барашки на волнах. Раскинулась она в живописном месте, присоседившись к крутым склонам Ай-Петри настолько, что так и кажется: вот заканчиваются остроконечные верхушки крымских сосен, раскидистые ветви дубов и клёнов, и начинается могучая диабазовая спина величавой горы, которая простояла тут тысячи, миллионы лет, повидала на своём веку взлёты и падения цивилизаций и целых континентов. И наверняка простоит здесь ещё столько же!
По Севастопольскому
Не так давно, всего лет десять назад, эту кепку подарил ему сын на день рождения, которые дед терпеть не мог, и всегда норовил куда-нибудь уйти, подальше от гостей – да хотя бы в погреб за банкой солёных огурцов или помидор к горячей картошечке, несмотря на возражения и крики близких, что «никто ничего не хочет» и «всё есть, всё принесено, давайте садиться за стол, деда Миша». Но он никогда их не слушал, особенно жену, ушедшую на покой год назад, и делал всё, словно ей наперекор.
– Дед всегда отличался такой упёртостью! – в сердцах, кряхтя, говорила старуха, но после неизменно добавляла. – За это, за его настойчивость и полюбила его! Три раза добивался меня, уговаривал родителей, присылал сватов, а на четвертый я не устояла и согласилась. И... эх! Право, не жалею!
Все смеялись и ждали, когда дед, долго провозившись, наконец, притянет трехлитровую баночку солений, причмокивая от удовольствия.
– Эх, когда это было! – словно в ответ на свои мысли, произнёс дед. – После той ссоры никто не приходит ко мне справлять день рождения. Все забыли. Даже сын, и тот, – раз в неделю приходит. А о внуке я лучше вообще промолчу. Я для него точно умер! Но как мне его обвинять? Я сам во всём виноват! Как мог раньше этого не видеть, не понимать? Вот уж в самом деле – «когда рок настигает, око мудрости слепнет». Но я всё исправлю. Ещё не поздно. Не поздно. Сколько лет прошло! Неужели Димка не сможет меня простить? Он ездил на мне верхом ещё в те времена, когда бегал под стол так же легко и грациозно, как бегают бегуны на стометровке! Ох, и белобрысый же он был! Худющий как палка. А сейчас, поди, отрастил животик, небось. Уже скоро. Недолго осталось идти. Простит меня Димка. Не может не простить, перед тем, как я покину эту грешную землю.
С шумом и свистом проносились легковые машины и маршрутные автобусы с отдыхающими. Дед провожал их долгим испытующим взглядом: сам он родился и вырос на крымской земле, с детства впитал её живительные соки, и повидал немало самых разных туристов на своём веку: всегда, на три летних месяца, выделял для них флигель. Так за лето собиралась немалая копеечка.
Дорога петляла, сворачивая то направо, то налево. Вместе с ней петляли и дед, и водители маршруток.
– Всё равно это не серпантин на Ай-Петри, – пробормотал деда Миша и зашагал дальше.
Через час вышел на прямую, широкую улицу. По бокам пошли сплошные заборы с участками и частными домиками. Впрочем, буйно разросшиеся деревья давали
Дорога пошла под уклон и вывела на окраину города. Знакомые покатистые домики весело смотрели под лучами полуденного солнца. В это время больше всего хотелось окунуться в освежающую морскую пену, нырнуть с головой, да так, чтобы смыть прикипевшую к тебе жару. Поэтому деда Миша несказанно обрадовался, когда повернул голову налево, и увидел, что далеко перед ним, внизу, раскинулось, расплескалось Чёрное море изумительной синевы, сливаясь подчас с небом. От одного края горизонта до другого, насколько хватало глаз, протянулось оно – такое родное с детства, манящее и сказочное море!
Спуск оказался крутым – улица резко уходила вниз, и поневоле пришлось замедлить шаг: силы далеко не те, что были в молодости. Асфальт закончился, пошла вымощенная камнями дорога, одинаково предназначенная как для водителей, так и для пешеходов. Движение зачастую бывало весьма тихое и спокойное, так что разминуться и тем, и другим не составляло труда.
– Вот то-то Димка удивится, когда увидит, как я вхожу к нему в дом! У него, наверное, сынишка вырос – тот жук ещё! – Носится по пригоркам, небось, Большого Хаоса, и в ус не дует! Сколько ж ему сейчас? Лет восемь? Взрослый пацан! Вот зайду-ка в этот магазинчик «На Ялтинской» да куплю ему что-то вкусное. Что любят мальчуганы его возраста? У вас мороженое какое есть?
– Вот выбирайте любое, какое нравится, – ответила продавщица, снимая с морозильного контейнерка плотную тряпку, которая, видимо, служила дополнительной защитой от жарких лучиков крымского солнца.
– Так... пломбир, плодово-ягодное, фруктовый лед, – бормотал дед Миша, – нет, знаете, это всё не то.
– Почему же? – мило удивилась женщина.
– Да не донесу я его – растает! Дайте-ка лучше вот ту большую, красочную коробку с леденцами!
– Пожалуйста, берите, – услужливо защебетала продавщица, доставая коробку с полки.
– А это вам... без сдачи.
– Вот и спасибо, приходите почаще!
– Да вот если внук примет виноватого деда, простит его – тогда буду часто приходить, – ответил старик, выходя и закрывая за собой дверь. – Однако вес прибавился. Ну, ничего, дойду как-нибудь.
И, усмехнувшись, зашагал вниз по спуску.
Один поворот, другой, крутой спуск... Настолько, что едва не полетел, как снежный ком с горы; вот, наконец, открылся перед ним Воронцовский парк, маня и раскрывая объятья своими каштановыми и дубовыми аллеями, раскидистыми платанами, блестящим лавром, в тени которых ждало спасение от зноя. Входя сюда, сразу окунаешься в первозданный лес. Разве что скамейки, урны и таблички напоминают тебе, что всё это – творение рук человеческих. Да охранник может подойти и также напомнить раздетому туристу: «Оденьтесь, вы находитесь в музее!» Да, пожалуй, весь парк, с его крупными магнолиями, итальянскими соснами, пальмами, кипарисами, живописными тропинками меж крупных камней, где журчат искусственные водопады с кристально-чистой ледяной водой, бегущей с гор, с террасами и скульптурами застывших львов, целым каскадом из трёх озер – Форельного, Лебединого и Зеркального, где величественно плавают полуручные лебеди, наконец, с Воронцовским дворцом – этим шедевром замкового строительного искусства, – представлял собой настоящий музей, входя в который обретаешь спокойствие, которое так трудно найти в повседневной городской суете. Невольно погружаешься в мысли о прекрасном.