Альвиана: по зову сердца и луны
Шрифт:
— Какой ужас…
— Нет! Ты не понимаешь! Это здорово! Теперь они ни за что не отступятся, а пока будут бороться за тебя, обязательно влюбятся!
Мне бы оптимизм Нэгнет.
Когда слух о драке между моими поклонниками разошелся по академии, меня стали называть не иначе как «Коварная интриганка», и вместо осуждения в глазах девочек читался восторг.
— Всегда знала, что она хитрая, — услышала разговор о себе за задней партой.
— Ага, но что настолько!
«Да если бы хоть один из них любил
Вернувшись в общежитие, я не ожидала ничего особенно. Поэтому когда мадам внесла в комнату большую коробку, очень удивилась.
— Тебе! — с улыбкой пояснила она. — Но это несъедобное. Точно говорю!
Вместе с ней мы стянули алую ленту, перевязывающую тяжелую полосатую коробку, открыли и удивленно переглянулись.
Она была наполнена папками с чистыми листами, кисточками, красками, карандашами, мелками… — всем необходимым для рисования.
Разбирая это «богатство», я почему-то радовалась. Пожалуй, Сарнар, очень интересный тип: находчивый и оригинальный, правда, иногда злобный и подлый.
Осторожно перекладывая подарки на стол, я добралась до дна коробки, где нашла записку:
«Если добралась до дна, значит, подарок тебя заинтересовал. Полагаю, после падения, удара и пробуждения всяких талантов, в тебе наверняка проснулся и художественный дар. Да?
Кстати, можешь нарисовать и прислать ответную любезность».
Читая записку, я так и представляла его наглую, хитрую мину. Конечно, можно из вредности нарисовать его в виде «точка, точка, запятая — страшна рожа у Сарнара», но на радостях совершенно не хотелось рисовать гадости. И когда я осталась одна, облокотилась спиной на подушку, подвернула ноги, искренне задумалась: что бы хотела изобразить?
Рисовать я любила, но не умела. Однако смотреть на чистый лист грустно, поэтому простым росчерком охристого карандаша разделила его вольными линиями. Вышли многочисленные ромбы и квадраты, которые я и начала разукрашивать так, чтобы выходило красиво, жизнерадостно, но при этом чтобы цвета не повторялись и не сливались похожими оттенками. И это так увлекло, что прорисовала дотемна.
Сначала была цветотерапия, а затем я пыталась срисовать полевые цветы из корзины. Набросок вышел схематичным, но милым. И теперь уже свое художество я прикрепила на блеклую стену.
Конечно, стиль у меня полудетский, некая смесь Пикассо, Кандинсткого, Малевича и простых каракулей, но мне нравится. И я даже заулыбалась.
Вряд ли Сарнар догадывается, как я благодарна ему за такой щедрый подарок. Но я действительно обрадовалась и даже утром положила в сумку карандаши и чистые листы.
Нэгнет с интересом наблюдала, как я рисую ответ Сарнару в виде кактуса.
— Не знаю, что это за растение, но вылитый он, — согласилась она. Совершенствуя рисунок, мы переделывали его до тех пор, пока на листе не зазияла дырка. Зато день прошел не так уныло, как прежде.
Чтобы ночами не вертеться, не страдать и не изводить себя мыслями о Ловчем,
Стоило мне остаться одной в комнате, в груди начинало ныть, и от тоски хотелось выть. Я кляла привязку к ловчему, плакала, твердила себе, что надо держаться, плохо спала, поэтому не удивительно, что в академии все решили, что я заболела.
— Выглядишь нездоровой, — шепнула Нэгнет, беря меня под руку. — Пощипай щечки, а то бледная — жуть!
— Не хочу.
— Дай я! — она протянула руки.
— Я просто устала. Еще из-за зачетов нервничаю. Тяжело дается учеба.
— Тебе-то?! Тяжело?! Ха-ха! — хмыкнула подруга. — Девочки рассказывали, как ты показала коготки магистрессе.
— Я?! Ей? Нет! Куда мне против нее. У нее не коготки, а целые капканы. Не захочет — не вырвешься!
— Угу. Чувствуешь кровь Сарнаров?
— Да?! — я резко обернулась к подруге. — Она из клана Сарнаров?!
— Угу, — кивнула Нэгнет. — Я узнала об этом только вчера. Но даже если бы знала раньше, тебе бы не сказала, чтобы не пугать.
— Тогда она добрая женщина, Другая бы ни за что не поставила бы мне зачет.
— Наверно, тоже устала от выходок родственника. Сарнар единственный сын в семье, вот его и облизывают. Ой, а чего у тебя в сумке?
— Учебников набрала по географии и другим предметам…, - я не стала говорить, что набрала книг про оборотнические кланы, про уклад жизни двуликих, работы о их происхождении.
— Делать тебе нечего! И впрямь решила стать заучкой?
— Ага…
Последние лекции высидела с трудом. И когда нас отпустили, едва не заголосила на всю аудиторию: «Ура!»
Вернувшись в общежитие, я бросила сумку у порога на пол и упала на кровать. Долго лежала. Потом еще накапала себе настойки, перекусила немного и села за учебники.
Читалось тяжело. Тексты сложные, трудноусвояемые, еще половина смысла ускользала из-за моей невнимательности, но я заставляла себя перечитывать непонятные отрывки вновь и вновь.
Лучше так, чем слезы и мысли о Ловчем.
Прошедшая неделя далась мне тяжело. Я даже похудела. И если бы не спасительная настойка коменданта, наверно, уже давно была бы у Дельрена. И не помогли бы предосторожности мадам. Заботясь обо мне, она попросила своего мужа заколотить в моей комнате окна, вот только не уверена, что подобная мера остановила бы меня.
— Ничего, как-нибудь, — качала головой мадам Пуи. — Надо перетерпеть. — Но смотрела так грустно, что и без слов становилось понятно: не верит она в такое чудо. Просто утешает.
И от ее жалости мне становилось хуже. Ужасная участь — быть привязанным к человеку, которого ненавидишь, не уважаешь, презираешь, но к которому тянет до умопомрачения.
Утром я снова проснулась заплаканной. Собравшись духом, встала, умылась, начала натягивать платье, когда услышала торопливые шаги мадам, и чувствую, они не сулят ничего хорошего. После тревожного стука она открыла дверь ключом и вошла.