Альянс бунта

Харт Калли

Широко раскрыв глаза и чувствуя себя чертовски виноватой, Элоди бросает на меня извиняющийся взгляд и еще раз крепко сжимает мою руку.

— Мне очень жаль, Прес. Но это к лучшему, обещаю. Тебе станет легче, когда вы оба все уладите. Я пойду прогуляюсь. С тобой все будет в порядке?

— Я не гребаный монстр, — огрызается Пакс. — Что по-твоему я собираюсь сделать, съесть ее?

— Я и не говорю, что ты монстр! Я просто…

— Хватит. Вы оба, просто остановитесь. — Обращаясь к Элоди, я говорю: — Все в порядке. Иди.

С печальным выражением лица подруга вылезает из машины.

— Позвони мне, если

что-нибудь понадобится.

Когда она уходит, я поворачиваюсь на своем сиденье лицом вперед, слишком нервничая, чтобы даже взглянуть на парня, сидящего на заднем сиденье. Мое сердце разрывается на части. Он так близко. Если бы захотела, то могла бы дотянуться до него и прикоснуться. Я думала об этом. Мечтала об этом. Скучала по нему, нуждалась в нем так сильно, что его отсутствие было подобно лезвию ножа, вонзающегося в мою душу. Но если я потянусь к нему… а он отстранится? Все будет кончено. Пропадет навсегда. Вероятно, это уже так, но я пока не готова признать этот факт.

— Ты сейчас не самый любимый мой человек, Файер, — шепчет Пакс.

Во рту появляется горький привкус: печаль и сожаление.

— О, могу себе представить.

— Почему ты не отвечала на мои звонки?

Я напрягаю челюсть, сжимая руки в кулаки на коленях.

— Чейз. Ответь мне.

— Из-за этого. Из-за того, что знаю, что ты собираешься мне сказать.

— Ты не знаешь, что я собираюсь сказать. Ты ничего не знаешь.

— Я, блядь, не готов к ребенку, Чейз, — говорю я, подражая его глубокому голосу. — Ты сделала это нарочно, Чейз. Я хочу, чтобы ты избавилась от него, Чейз. Я ненавижу детей, Чейз. Я лучше умру, чем буду иметь дело с визжащим, орущим ребенком…

— Прекрати.

И я замолкаю. Гнев в его голосе лишает меня дара речи. Жалкий всхлип поднимается к моему горлу и вырывается изо рта; звук гулко разносится по салону внедорожника.

— Не говори так, — шипит Пакс.

— Тогда что я должна тебе сказать? Умолять тебя понять это? Уверять, что все будет хорошо, и это не будет тяжело? Или убеждать тебя остаться со мной, хотя знаю, что ты этого не хочешь?

— Откуда? Откуда ты это знаешь? — Пакс сидит неподвижно. Даже глядя вперед, старательно отказываясь смотреть на него, я могу сказать, что он застыл на месте, крепко зажмурившись, твердый, как статуя. Я чувствую его неподвижность, и она, как гнетущий груз, придавливает меня к сиденью.

— Мне кажется, у тебя было достаточно времени, чтобы обдумать эту ситуацию и придумать для себя несколько действительно интересных вариантов развития событий. Я же узнал об этом только вчера, так что да, я все еще перевариваю. Но ты могла бы приличия ради сообщить мне о том, что я стану отцом, прежде чем решать, как я к этому отнесусь.

— Конечно, я знала, как ты к этому отнесешься! Я знала, что ты выйдешь из себя. Ты не из тех, кто…

— ТЫ НЕ ДАЛА МНЕ НИКАКОГО ШАНСА! — ревет он, ударяя кулаком по спинке подголовника перед собой. — Ты даже не дала мне шанса. Ты приняла все эти решения о том, кто я такой и кем мне быть. Какого хрена? Зачем ты это делаешь?

— Я знаю тебя. Ты свободен и не хочешь быть связанным обязательствами. И ты зол, и ненавидишь своих родителей, и… и ненавидишь ответственность…

— Но я люблю тебя! Почему ты не учитывала это во всех этих дерьмовых фантазиях, которые создала для себя, где я был

мудаком, который обращался с тобой как с дерьмом и уходит от тебя и моего ребенка? Неужели для тебя ничего не значило, когда я сказал тебе, что люблю тебя? Серьезно?

— Нет! Конечно, это что-то значило…

— Должно быть, это вообще ничего, блядь, не значило, если ты даже не удосужилась сказать мне, что беременна…

— Ты не из тех, кто любит эмоциональные разговоры! Стены, которые ты возводишь вокруг себя, просто нелепы, Пакс. Ты закрылся ото всех много лет назад. И никого не впускаешь. Как я должна была поговорить с тобой…

— Я ВПУСТИЛ ТЕБЯ! — рычит он. — Я замкнулся в себе, потому что мне чертовски не нравится, когда мне причиняют боль, Чейз! И защищал себя так долго, как только мог. Я создал щит, отгородился от людей, держал всех на расстоянии вытянутой руки. Да, я, блядь, так и делал, и это сработало. Это защищало меня. А потом появилась ты, и мне захотелось, наконец, впустить кого-то. Я сделал себя чертовски уязвимым, впустив тебя. Дал тебе средства и возможность причинить мне боль, и верил, что ты этого не сделаешь. Ты хоть представляешь, чего мне это стоило? И первое, что ты делаешь, это уничтожишь меня на хрен.

— Пакс… — Я увядаю внутри. Умираю. Что я должна сказать? Я не знаю, что должна чувствовать. Мне так страшно, что не могу мыслить здраво из-за паники и боли.

— На каком ты сроке? — спрашивает он.

— Четырнадцать недель.

— И что? Ты собиралась просто игнорировать меня, пока не родишь? Так, что ли? Ты собиралась скрываться, тайно родить моего гребаного ребенка и ожидала, что я не приду сюда, чтобы выяснить, что, блядь, происходит?

— Нет. Я… — Я зажмуриваюсь, качая головой. — Я не собиралась этого делать. Я не знаю, как собиралась справиться с этим. Мне нужно было больше времени. Я просто не могла смириться с тем, что ты так плохо отреагируешь, и…

— ТЫ НЕ ДАЛА МНЕ НИКАКОГО ШАНСА! — снова рычит он все те же слова.

— Ну, теперь мне это и не нужно, не так ли? — выпаливаю я в ответ. Злость, сжимающая меня в когтях, ненастоящая. Я так растеряна, но это — кричать на него — похоже на то, как будто я каким-то образом возвращаю контроль над безумием.

— Почему, черт возьми, нет?

— Потому что я уже приняла решение. Тебе не нужно быть великодушным, чтобы жертвовать своей молодостью ради какой-то девчонки, которую встретил в школе, и ребенка, которого ты никогда не хотел. Я не буду так поступать с тобой. Тебе не нужно ни о чем беспокоиться, хорошо? Я приняла решение. Я не буду его сохранять. К следующей неделе это уже не будет проблемой. Я смогу продолжить свои занятия. Ты можешь вернуться в Вирджинию и продолжить стажировку у Кросса, и тебе даже не придется больше думать обо мне, хорошо? На этом все закончится.

До сих пор мне удавалось не смотреть на него, но теперь не могу удержаться. Рискую бросить взгляд в зеркало заднего вида, и то, что я там вижу, выбивает из меня дух. Пакс смотрит на меня серо-стальными глазами, наши взгляды встречаются. Он бледен, как призрак, белее свежего снега, покрывающего парк. И такой неподвижный, жесткий, твердый, как доска. Холодная ярость накатывает на него мощными волнами.

— Значит, вот так? — спрашивает он.

— Да.

— Никакого разговора? Никакого гребаного обсуждения?