Альянс бунта
Шрифт:
— Еще.
Я даже не пытаюсь защищаться. Третий удар делает свое дело. Кулак Рэна снова врезается мне в челюсть, и мир расплывается, а затем свет гаснет.
Я прихожу в себя на земле, затылок раскалывается, а Дэш и Рэн спорят над моим распростертым телом.
— Просто остановитесь! Говорю тебе, у нас нет полной информации! — Никогда не думал, что услышу, как лорд Ловетт встанет на мою защиту. Какой поганый день выдался.
— Мне насрать, какие у него оправдания. Он должен вернуться туда и сказать той девушке, что совершил ошибку…
— Он очнулся. — Дэш отталкивает Рэна в сторону, предлагая помочь мне подняться. Я бы с удовольствием отказалась и сохранил
— Мне нужны ключи.
— Ты не получишь свои ключи, урод.
— Отдай их мне.
— Зачем, чтобы ты мог сбежать от всего этого?
Его презрение режет хуже любого ножа, но я киваю, раздувая ноздри.
— А ты как думаешь? Разве не этого ты от меня ждешь? Чего вы все ждете?
— Нет! — кричит он. — Я жду, что ты будешь тем человеком, которым, как я знаю, ты являешься. Я жду, что ты останешься и будешь любить девушку в той больничной палате, даже если это будет трудно!
— Да пошел ты, чувак. Ты не знаешь, о чем говоришь. Я всегда собирался это сделать! Я все равно собирался все испортить! Я просто такой, какой есть!
— Слабак, — обвиняет Рэн и неодобрительно качает головой. — Ты не такой. Ты лучше этого.
Боже, в какой момент у него сложилось такое мнение обо мне? У него было место в первом ряду на шоу «Пакс — гребаный неудачник» на протяжении всей учебы в академии. Я был полным дерьмом на протяжении всей нашей дружбы. Не могу представить, с чего он взял, что во мне произошли такие перемены, что я заслуживаю такого уровня доверия с его стороны.
Вытянув шею вперед, я встаю перед ним, прищурив глаза. Рэн и глазом не ведет, когда я тычу пальцем себе за спину, указывая на больницу.
— Я чуть не стал причиной смерти этой девушки, — рычу я. — Если бы не я, ее бы там сейчас не было. Самое лучшее, что я могу для нее сделать, самое доброе, что могу для нее сделать — это уехать и дать ей возможность жить дальше. Чейз хорошая и добрая. Все, что я собираюсь сделать, это загнать ее в угол и сделать ее жизнь никчемной. Из-за меня она чуть не погибла, черт возьми. Она заслуживает большего. И если это все, что я могу сделать — уйти и позволить ей начать жизнь заново, то я, блядь, сделаю это. А теперь отдай мне… мои гребаные ключи.
Рэн встречает мой взгляд. Мы познакомились, когда нам было по четырнадцать, и поначалу не понравились друг другу. Он был таким спокойно-уверенным. В моем понимании — высокомерный, изнеженный кусок дерьма. Мы проводили много времени, сталкиваясь головами, идя нога в ногу. Смотреть друг другу в глаза было нашей профессией. В конце концов, мы стали неразлучны и объединили усилия, направив свой гнев и свое плохое отношение не друг на друга, а вовне, на мир, который плохо к нам относился. Но Рэн научился читать меня еще раньше.
Он молча отдает ключи от «Чарджера».
Я направляюсь прямиком к машине, где вижу ее припаркованной на другой стороне полупустой стоянки.
— Наслаждайся Японией. Надеюсь, ты будешь каждый день есть плохие суши и подцепишь дизентерию, ублюдок!
Я не произношу ни единого гребаного слова.
Дрожа, я забираюсь в «Чарджер», завожу двигатель и с визгом выезжаю с парковки. Как только в зеркале заднего вида перестает быть видна больница, я съезжаю на обочину, ставлю машину на парковку, открываю дверь и выблевываю свои кишки на тротуар.
Все кончено. Дело сделано. Это конец.
ГЛАВА 41
ПРЕСЛИ
ЛОНДОН
—
Аляска — запретная тема среди моих друзей.
А также все упоминания о детях или младенцах, и имя «Пакс Дэвис».
В течение последнего месяца все очень старались не упоминать это имя. Две недели я томилась дома в Маунтин-Лейкс, где мой отец ни разу не упомянул о нем. Он даже не заикнулся о том, что был прав, когда говорил о Паксе. Думаю, тот чувствовал себя виноватым. Все остальные должны были вернуться к учебе, чтобы сдавать экзамены и наверстывать пропущенные задания, так что мы остались вдвоем. Папа удивил меня, когда привез из больницы в совершенно новый дом. Три спальни, бассейн на заднем дворе, и никаких дерьмовых воспоминаний, которые бы подпитывали мои кошмары, когда отключалась каждую ночь. Не то чтобы мне нужна была помощь в этом вопросе. Переезд не мог стереть память о Паксе. Не мог стереть воспоминания о том, как он выходил из больничной палаты… и все слезы, которые последовали за этим в последующие дни. Но это было хоть что-то. Новое начало. Новая обстановка помогла.
— Не могу поверить, что твой отец позволил тебе приехать одной, — говорит Кэрри, пополняя наши бокалы вином. — Ты еще не на сто процентов восстановилась после операции.
— Я в порядке. Я полностью выздоровела, обещаю. Врачи разрешили, так что ему оставалось делать? Прилететь сюда со мной и сидеть в гостинице, пока я буду проводить праздники с вами, на случай, если он мне понадобится?
— Да, — говорят девушки одновременно.
— Он очень заботливый, — добавляет Элоди.
— Серьезно? А я и не заметила. — Я подмигиваю, чтобы дать им понять, что говорю с сарказмом. Смех, который я выдавливаю из себя, звучит именно так: принудительно. Интересно, заметили ли они это или купились на ложь, что я снова способна смеяться? Если девчонки и раскусили мою уловку, то слишком добры, чтобы не показать этого.
— Ребята скоро вернутся из паба. Нам лучше воспользоваться тишиной и покоем, пока есть такая возможность, — говорит Кэрри, меняя тему разговора.
Никто не любит долго задерживаться на моей операции, это приводит к другим, более сложным темам для разговора. Большую часть времени это меня раздражает. Мне не нужно, чтобы они обращались со мной, как с хрупкой вазой. Сейчас я сильнее, чем в прошлом месяце. Не так часто плачу. Но сегодня я благодарна им за то, что они так деликатны. Мы должны были встретить Рождество все вместе. Вшестером. Три пары. То, что нас всего пятеро, две пары и одно пятое колесо, чертовски неудобно. Никто не говорит об этом, но явное отсутствие Пакса стало слоном в комнате, с тех пор как мы воссоединились в лондонской квартире Дэша и Кэрри три дня назад. Как и его личность, отсутствие Пакса так же незаметно, как удар кирпичом по лицу.
Делаю глоток вина, пытаясь выкинуть все мысли о нем из головы, но это битва, которую я никогда не выиграю. Смотрю на Элоди и вспоминаю, как она усадила Пакса на задницу возле Бунт-хауса. Когда смотрю на Кэрри, то вспоминаю годы, в течение которых она говорила мне, что мне следует перестать бегать за ним, потому что он социопат, и я могу найти себе в миллион раз лучше. Когда смотрю на Рэна и Дэша, то вижу только Пакса, потому что они втроем — одно целое. Синонимы друг друга, невозможно говорить об одном из них без того, чтобы не вспомнить два других кусочка пазла Бунт-хауса.