Алые небеса Сеула
Шрифт:
Продезинфицированная и вне опасности (пока что) Мэри приступает к трапезе, беззаботно болтая на английском, но я не вслушиваюсь, жду, когда алкоголь ослабит туго скрученные извилины. Голова болит настолько, что мозговой процессор вот-вот выдаст экран смерти. Я устал анализировать, подбирать слова, контролировать действия в отношении иностранки, хватит на сегодня. И когда мне почти удается словить дзен, а вместе с ним утихомирить беспокойные мысли о «Пак-Индастриал», родителях, ненавистном закате, ноющем колене, доставщике, чуть не сбившем девчонку… я вдруг замечаю
– О боже! – вскрикивает Хоук. – Когда я заявила, что люблю острое, похоже, не сообразила, что мое острое – совсем не то же самое, что твое.
Смотрю на янки, не в силах скрыть кривой ухмылки. По просьбе протягиваю стакан с соджу – хотя алкоголь вряд ли поможет, – а затем откидываюсь на спинку скамьи, начиная уплетать ттокпокки, – уж мне-то «горящее жерло вулкана» не грозит.
Некоторое время мы проводим в молчании. Мэри по-прежнему пытается потушить пожар во рту, на сей раз при помощи корн-дога. Я доедаю соус, стараясь ни о чем не думать.
Солнце медленно, но неминуемо, катится в сторону горы Ачасан [25] . На Сеул опускаются сумерки. В какой-то момент становится так хорошо, что я забываю не только о событиях, приведших меня сюда, но и про девушку, сидящую рядом. Не потому, что она неважна, просто безумно люблю позднее время суток. Оно позволяет выдохнуть, сбавить обороты, замедлиться. Под покровом ночи многие проблемы, терзающие днем, становятся несущественными, а иногда и вовсе исчезают.
У нас говорят: «Звезды светят тем, кто на них смотрит», – но днем, даже если глядеть во все глаза, их ни за что не увидеть. Поэтому ночь имеет особое значение – привносит в жизнь ясность и осознание.
25
Ачасан (???) – гора, расположенная между районами Кванджингу (Кванджин-гу) и Гури (высота – 287 м).
Еда в контейнере заканчивается, а вместе с ней и тишина: Мэри нарушает ее, отчего я трагически жмурюсь, ведь в следующий миг на меня сваливается такое количество вопросов, что даже группе стенографистов на обработку запроса потребовалось бы не менее получаса.
Когда Хоук наконец замолкает, выдерживаю многозначительную паузу и по-деловому интересуюсь, нет ли у нее в сумочке блокнота и ручки. Американка на мгновение задумывается и порывается проверить, но вылетевший из груди басовитый смешок наталкивает ее на мысль, что вопрос с подковыркой.
– Ну а что? – показательно закатывая глаза, поясняю, зачем попросил письменные принадлежности. – Ты сейчас столько наболтала… Впору записывать.
Мэри сердито щурится, дескать, шутка не удалась, так что отвечать все равно придется. Досадливо выдыхаю, сдавливая переносицу пальцами. Что же первое по списку? Почему я такой придурок?
Или нет… почему я вел себя как придурок утром… и еще десяток вопросов о работе.
Фух… Ладно, скажу как есть.
– Я хотел произвести впечатление, – объединив ответы воедино, иронично усмехаюсь. – Ты же янки. Насколько я помню, вы, американки, любите самоуверенных тупарей, вот и попробовал сыграть на вашем национальном достоянии.
И без того немаленькие глаза собутыльницы распахиваются еще шире. В тронутых алкоголем зрачках проносится явное недовольство, но вместо ожидаемой триады гневных реплик Хоук язвительно улыбается.
– Вот оно что? – Краткая, но драматичная пауза. – Возможно, «янки» и понравился бы оригинальный подход. Но я к ним не отношусь, поэтому твои расчеты были неверны в самом начале кода.
И что сие означает?
Смотрю на Мэри в упор. Жду окончания речи, полагая, что услышанное должно сразить меня наповал, судя по ехидному взгляду собеседницы. Девушка медлит – смакует момент. Меня начинает распирать от любопытства, но я стоически выдерживаю игру в гляделки, ни разу не моргнув.
– Я русская, – наконец выдает «американка».
О-о, это многое объясняет… Стоп! Чего? Русская? В смысле?
Явственно слышу в голове бесячий звук всплывающего окна Error. Пытаюсь осмыслить, но чертов «та-дам» отстреливает каждый раз, когда я мысленно повторяю: «Русская».
– Погоди… Как это? Почему ты русская? В смысле действительно русская? То есть родом из России? Балалайки, медведи, водка?..
Хоук важно кивает, кратко подтверждая ответ на родном языке, и словно взрывной волной меня откидывает на спинку скамейки.
Проходит, по крайней мере, пять минут, прежде чем начисто сбитая система заканчивает дефрагментацию диска, точнее, мозга, и я невероятным усилием воли складываю воедино факты, согласно которым решил, что «заблудшая» – американка, начиная перечислять доводы вслух:
– Твое имя очень американское, то есть совсем американское, и ты прилетела из Штатов. Я видел бирку на чемодане. Говоришь на английском без акцента. В списке кандидатов стояла пометка о дипломе Калифорнийского технологического института. А теперь, получается, русская?
– Да, понимаю, – невозмутимо отвечает девушка. – Мэри Хоук звучит сугубо по-американски. Мне было проще изменить имя, пока я училась в Америке, чем пытаться каждого встречного научить произносить Маша или Мария правильно. А фамилия моя – Соколова. В переводе на английский и есть Хоук.
– Ма-ша… – по слогам протягиваю я, примеряясь. И совсем не сложно. – Тогда понятно, почему Маша из России… – Саркастически улыбаюсь и добавляю: – Так бодро расправилась с соджу, которое я, вообще-то, покупал себе!
Мэри, которая Мария, которая Соколова, которая не американка, а русская, звучно цокает языком, в очередной раз намекая, что шуточки у меня дурацкие. Снова улыбаюсь, не знаю почему. Вероятно, из-за того, что девушке удалось меня удивить, а подобное случается нечасто, я бы даже сказал – никогда. Привычка все контролировать начисто избавила мое «завтра» от спонтанностей и неожиданностей. До вчерашнего дня…
До того мгновения, когда я увидел на пешеходном переходе потерянную иностранку.