Алые погоны
Шрифт:
— Володя, а когда у вас летние каникулы начнутся?
— С 1 июля!
— Домой отпустят?
— На один месяц… А отличников учебы — на сорок дней.
Галинка вопросительно посмотрела на Володю, как бы спрашивая: «Значит, тебя на сорок дней?», но вслух вопроса не задала.
— А после возвращения из дома?
Мимо прошел красноармеец, и Ковалев отдал ему честь, Галинка удивилась.
— Вот уж я бы не могла на каждом шагу козырять!
— А мне это даже приятно, — возразил Володя, — не знаем друг друга,
— После приезда из дому, — возвратился он к началу разговора, — мы на месяц выезжаем в лагеря, до первого сентября.
Галина нахмурилась.
— Ну, вот еще…
— Что? — спросил Володя, и сердце у него замерло. Он догадывался, чем она недовольна.
— Что «ну, вот еще?».
— Да ничего! — тряхнула головой Галинка. — Просто так. А я к тете поеду в деревню. Там пруд, купаться буду. Корову доить, — озорно блеснула она глазами. — Не веришь?
— Ну, и купайся, — разочарованно сказал Володя и теперь нахмурился сам.
Они вошли в сад. Народу было много, где-то недалеко играл духовой оркестр. С криком бегали за мячом дети.
— С Сергеем Павловичем теперь не ссоришься? — посмотрела пытливо Галинка на Володю.
— Он такой хороший! — горячо воскликнул Ковалев. — Я был несправедлив.
Галина одобрительно кивнула головой.
— К нему приехали жена и сын, мы думали; «Ну, теперь займется своими семейными делами, нас забросит». А он такой же, какой был. Сегодня после парада подходит ко мне, говорит: «Вот немного устроюсь с квартирными делами и ты с Галинкой и Семеном приходите ко мне в гости» Пойдем?
— Конечно, пойдем… А ты что-то важничать начал, как стал вице-сержантом, — неожиданно сказала она, уголком глаза посмотрев на Ковалева.
— Ну, вот еще, — удивился Володя, — нисколько! Просто приятно, что не хуже других, а то Пашков заносился.
— Вот кого я не люблю, — решительно сказала Галинка, — так это вашего Пашкова, у него и лицо какое-то, — она подбирала слово поязвительнее, — поро-дистое. Даже родинки на щеке породистые. А характером похож на Эдика Ланского — помнишь, у меня в день рождения был, Печорина из себя разыгрывал?..
Ковалева почему-то задел этот тон Галинки, он счел нетоварищеским выслушивать такие суждения о своем однокласснике:
— Ну, это ты напрасно. Он сейчас стал гораздо лучше.
— Ничуть не напрасно, — сдвинула брови Галинка, — твой Пашков спесивый и самоуверенный. На улице ко мне один раз подошел. «Милэди, — удачно передразнила она Пашкова, — мы, кажется, встречались с вами на вечере?». А я так на него посмотрела, так посмотрела, — она показала, как, и бант на голове презрительно дрогнул, — и говорю: «Это вам показалось, я не знаю развязных суворовцев». А он отступил и забормотал: «Ввиноват, я, кажется, ошибся» — а язык у него так и заплетается.
Володя расхохотался, живо представив себе лицо
Они еще немного постояли у невысокой ограды, за которой виднелась река. В саду зажгли фонари.
— Ты к нам зайдешь? — спросила Галинка.
— Я еще часа два могу быть…
— Ну, тогда пойдем.
Они вышли из сада. Почему-то не хотелось говорить, но молчание не было тягостным. Так бы бесконечно идти и идти вместе темным коридором деревьев… Но аллея кончилась, и на празднично освещенной площади они снова взяли друг друга за руки.
— Я хотел бы тебе летом писать, — сказал Володя. — Я буду с удовольствием отвечать.
— Но ведь ты уедешь?..
— Я пошутила… Никуда я не поеду. Мы с мамой в городе останемся.
— Вот хорошо! — вырвалось у Ковалева.
— И ничего тут хорошего нет, — с горечью ответила Галинка, — мама отпуска не берет, затеяла школу ремонтировать, а без нее я никуда не поеду!.
Они подходили к воротам галинкиного дома, и Володя, просунув руку в отверстие, откинул щеколду калитки. Навстречу, приветливо лая, кинулся белый, ласковый Пушок, стал прыгать Володе на грудь. На пороге показалась Ольга Тимофеевна.
— Это вы, дети? Идемте, идемте, я вас чаем напою. У меня сюрприз для вас.
— Что? что? — закружилась вокруг матери Галинка, обвила ее шею руками. — Ну, скажи, — длинными ресницами защекотала материнскую щеку.
— Постой! Постой! — отмахивалась Ольга Тимофеевна. — Да постой же, стрекоза, — и шопотом на ухо: —Блины с клубничным вареньем…
— Володя! — скомандовала Галинка. — За стол, не будем терять времени…
ГЛАВА XXIX
Праздник победы
Боканов потушил лампу, распахнул окно в сад, и майская ночь неслышно проскользнула в темную комнату. Меж веток вишни в цвету дрожали звезды. Сердито прогудел жук и шлепнулся о стену.
Боканову казалось, что ароматная тишина прикасается своими теплыми руками к его лицу. Так он стоял очень долго. Можно было подумать — дремлет, но спать совсем не хотелось, и мысли все время возвращались к ребятам.
Он видел их завтрашний день. Честные, беспредельно преданные своей родине, сыны трудового народа, образованные и воспитанные…
Боканов видел уже сейчас проступающие ясно черты этого нового человека.
Снопков нашел кошелек с деньгами и принес его офицеру — оказалось, кошелек утеряла уборщица… Лыкову надо было на вечере выступать в инсценировке «И один в поле воин» (в штыковом бою красноармеец побеждал шестерых немцев). За день до этого у Василия, исполняющего роль красноармейца, на правой руке образовался огромный нарыв, поднялась температура. Не желая подвести роту, Лыков скрыл свою болезнь, успешно «победил» шестерых «врагов», — и только тогда пошел в санчасть.