Алые погоны
Шрифт:
Да вот и этот кармашек. Ну, конечно, в нем дырка, и часы провалились. В ту злополучную ночь он их спрятал и забыл об этом Утром почему-то показалось, что уснул с часами на руке, на всякий случай перерыл матрац, — ничего не нашел и поднял крик. Теперь, после первой минуты ошеломляющей радости, стыд взял верх над ней, и Кирюша не сразу решился объявить о находке. Наконец, он крикнул:
— Ребята, я свои часы нашел!
— Где?
— Покажи!
— Идут? — окружили его товарищи.
Авилкин через плечи стоящих впереди поглядывал на часы и виновато думал: «Значит, мне тогда показалось…» — Он поспешно отошел, боясь, что кто-нибудь угадает его мысли.
— Идут!
— Да как они попали в матрац? — допытывались у Голикова. Пришлось объяснять, прикрывая неловкость восторженным рассматриванием вновь обретенного богатства.
В баню, как всегда, шли строем. Кирюша и Артем — в одной шеренге. Когда Голиков обнаружил часы, Артем не подошел вместе со всеми к нему. «Конечно, это хорошо, что все так получилось, — думал Каменюка, с остервенением выколачивая матрац, — но ведь раньше, когда Кирюшка поднял крик, могли подумать и на меня».
Каменюка шагал рядом с Голиковым, сжав кулаки и хмуря брови. Праздничное настроение давно исчезло. Они подходили к бане.
— Рота, стой! — скомандовал Беседа — Вольно! — и, приказав подождать его, прошел в ворота.
Артем решил сказать Голикову о том, что мучило его:
— Ты на меня думал? — повернулся он к Кирюше.
— Ну, что ты! — смутился Голиков, сразу поняв, что имел в виду Артем, и протестующе замотал головой.
— Не думал? — повеселев, переспросил Каменюка.
— Да никогда! — убежденно ответил Голиков.
— А ну, покажи, какие они, — облегченно вздохнув, попросил Артем.
Кирюша с готовностью протянул ему часы.
— Хочешь, после бани надень, — предложил он и, видя, что друг колеблется, великодушно сказал:
— Да ты хоть сейчас бери… После ужина отдашь. Бери, бери… Когда хочешь, носи, — и они, обнявшись, вышли было из строя, но издалека раздался строгий голос Беседы:
— Кто разрешал покидать строй? Старший воспитанник Голиков, наведите порядок.
Вечером, незадолго до отбоя, Беседа вызвал к себе Каменюку. Воспитателю было уже известно, что часы найдены. Ему очень хотелось показать как-то Артему, что он жалеет о своих несправедливых подозрениях, но он твердо знал: делать этого нельзя.
— Ну, Тема, как день сегодня провел? — весело спросил капитан.
— Как дома раньше! — воскликнул Каменюка. И неожиданно сказал, глядя воспитателю прямо в лицо синими глазами:
— Я, товарищ капитан, раньше сомневался: может, вы меня ворюгой считаете… Хотел вас об этом спросить, да побоялся. Если бы вы сказали, что на меня думаете, — он говорил через силу, словно преодолевая препятствие, — я бы из училища убежал… и ни за что не вернулся… хоть по кускам меня резали бы… Если б и вы обо мне так думали…
— Артем! — встал офицер, сдерживая волнение. — Я уже сказал тебе однажды: я тебе верю! Я в тебя верю! — с силой повторил Алексей Николаевич — Ну, иди, родной, спать.
ГЛАВА XXVII
«Вы стали лучше»
Боканов собрал отделение в саду за стадионом и, усадив на молодую, похожую на зеленый бархатный ковер траву, достал из полевой сумки последний номер «Правды». Не спеша повернул газету заголовком к воспитанникам:
— Вчера вышла в Москве, а сегодня самолетом доставлена нам. Обратите внимание на цифру под заголовком—9872. Это порядковый номер. Когда же вышел самый первый номер?
— Я знаю! — привскочил с бугорка Пашков.
— Тех, кто «якает», не спрашиваю, — нахмурился Боканов. — Достаточно поднять руку. Пожалуйста, Сурков.
— Первый номер вышел 5 мая, а вот какого года, не помню…
— 1912 года.
— Значит, скоро «День печати», — опять выскочил Геннадий.
Боканов осуждающе покачал головой, и смущенный Пашков стал внимательно разглядывать что-то в траве.
— Вот я и хочу рассказать вам, как родилась большевистская «Правда».
Он говорил неторопливо, несколько даже скупо, но сама эта сдержанность придавала повествованию особую силу. Когда Боканов закончил, Ковалев спросил с любопытством:
— Товарищ капитан, а ротационные машины — это в типографии?
— Да…
— Вот нам бы пойти как-нибудь в типографию, очень интересно посмотреть, как печатают…
— Хорошая мысль, — одобрил Боканов, соображая, когда это можно будет сделать.
— Только не осрамиться, как во время экскурсии к артиллеристам, — ввернул ядовито Пашков.
— То есть? — не понимая, спросил капитан.
— Там Гербов с коня свалился, а здесь может о станок споткнуться, — сострил Геннадий. С довольным видом он откинулся назад и, опершись спиной о деревцо, состроил озабоченную физиономию. Кое-кто заулыбался.
Сергей Павлович внимательно посмотрел на Геннадия:
— Вы напрасно, Пашков, так самоуверенно считаете себя наездником лучшим, чем Гербов. Когда вы услышите, почему Семен упал с коня, то…
Гербов поднял было на офицера удивленные глаза, но тотчас опустил их.
— Дело в том, товарищи, — продолжал Боканов, — что Гербов узнал тогда на плацу палача своего отца. Палач был в одежде курсанта. Он предстал сейчас перед нашим судом. — И капитан коротко рассказал то, что ему было известно.
Побледневший Пашков поднял руку:
— Прошу Гербова извинить меня за глупую шутку…
— Да я и не обиделся, — добродушно успокоил его Семен.
— Сейчас идите в спальню, — обратился ко всем Боканов, — будем перебираться в нашу новую квартиру — более светлую и теплую. Думаю, указывать ее вам не надо, да с вами будет и старшина. Вещи перенесете сами. Я через час проверю.
Новоселья ждали давно. Рядом со старыми, малоприспособленными для жилья спальнями, рабочие восстанавливали корпус, разрушенный бомбежкой. Сказочно быстро вырастали стены. Воспитанники помогали расчищать площадку вокруг строительства, надоедали прорабу расспросами — «скоро ли?». Теперь тем приятнее было переселяться в красивое, с высокими окнами здание.