Алые погоны
Шрифт:
Мальчики стали сосредоточенно вглядываться вдаль.
— На кривую саблю! — решительно сказал Артем.
— А мне кажется, на ленту, — застенчиво предположил Илюша.
Снова все собрались вокруг офицера, наперебой подыскивая сравнения. Этот разговор Алексей Николаевич начал не случайно. Недавно он обнаружил, что некоторые из его ребят равнодушны к природе, не понимают ее.
— Кто из вас читал рассказы о природе? — спросил воспитатель обступивших его детей, но все молчали, и только Каменюка презрительно бросил:
— Про природу я не люблю. Это только девчонки любят.
— Очень плохо, — огорченно сказал Алексей Николаевич, — что не любишь родную природу. Разве можно не любить красавицу-березку, нашу ковыльную степь, дремучие леса, многоводные реки? Ты ведь их будешь защищать. Военный человек должен особенно дружить с природой, и тогда она станет его первой помощницей.
Воспитатель решил передать содержание письма Тургенева к Полине Виардо, но от своего лица.
— Прежде чем лечь спать, — начал он, — я каждый вечер делаю маленькую прогулку по двору. Останавливаюсь, прислушиваюсь… Вчера я услышал шум крови в ушах и дыхание; треск кузнечиков; их было четыре в деревьях на дворе. От времени до времени падала капля с легким серебристым звуком. Ломалась какая-то ветка, кто сломал ее? Вот глухой звук. Что это? Шаги по дороге или шопот человеческого голоса? И вдруг над самым ухом тоненький зуд комара…
Боясь проронить слово, дети притихли, напряженно слушали воспитателя, удивляясь тому, что сами не обращали раньше внимания на всё, о чем он рассказывает.
— А вы знаете, что такое ночь в военном значении этого слова? — загадочно спросил капитан — Нет? Ночь для нас означает: огонек спички светит за полкилометра, как яркий фонарь. Хочешь увидеть силуэты, — припади к земле… Вот мы с вами летом, в лагерях, пойдем в ночную разведку — и вы узнаете, как важно разбираться в звездах и ветре, деревьях и тропках.
— А как не заблудиться ночью в лесу, расскажете? — вырвалось у Максима.
— Обязательно! — пообещал Алексей Николаевич. — Давайте сейчас вслушаемся в звуки, — предложил он, — интересно, кто что услышит?
Вдали играл духовой оркестр, коротко прозвенел трамвай, где-то пели задорную песню молодые голоса. Донесся едва уловимый плеск весел о воду.
— Я слышу, — тихо сказал Каменюка, — как птицы рассекают воздух крыльями…
— Ты услышал очень важное, — удовлетворенно кивнул головой капитан. — Это не всякий может…
ГЛАВА XXIV
За чашкой чая
В работе первой заповедью майора Веденкика было; «Прежде всего — подготовка уроков, все остальное — потом». Это обдумывание завтрашнего урока доставляло Виктору Николаевичу особенное удовольствие.
Казалось бы, с годами дело должно было упроститься, свестись к несложному и недолгому подбору фактов, но так могли полагать лишь педагогические чинуши. Пусть тема изучалась десятки раз, пусть сегодня надо дать ее в нескольких параллельных классах, — все равно, не может быть уроков однообразных, похожих один на другой, искусство не терпит скучного повтора, и, если искания молодости остались позади и пришла зрелость, — значит, появились и новые поиски, еще более мучительные в своей сложности.
Веденкин был неистощим в исканиях. Он то проводил киноурок о Суворове, то сооружал с ребятами макет Куликова поля, приглашал на Исторический кружок машиниста, что вез Владимира Ильича в 1917 году, затевал переписку с автором книги о герое-комсомольце, с воинами фронтовой гвардейской части, составлял с ребятами альбом «10 ударов Красной Армии» и помогал выпускать журнал «По суворовскому пути»…
Продумав урок, Виктор Николаевич достал топографическую карту, цветные карандаши и стал наносить на карту условные обозначения: во вторник надо было сдать полковнику Ломжину задание по тактике. В стекла окна бил весенний дождь. Смеркалось. Веденкин зажег настольную лампу, приоткрыв дверь, заглянул в соседнюю комнату.
Жена примостилась на диване с дочкой; они поджали ноги, укрылись до пят серым пуховым платком и, тесно прижавшись друг к другу, читали сказки Андерсена. Виктор Николаевич тихо возвратился к своему письменному столу.
Кто-то позвонил на парадном. Виктор Николаевич пошел открывать. Он возвратился с Беседой и Бокановым.
— Вот хорошо, что зашли, — обрадованно говорил Веденкин, — чайку попьем…
— Да мы на минутку, — слукавил Беседа. — Шли мимо и решили заглянуть..
— Ну, и превосходно… Познакомься, Таня, — мои товарищи.
Татьяна Михайловна встала, протянула руку. На ней было темновишневое платье, очень шедшее к её черным волосам. Извинившись, она ушла укладывать дочку.
Боканов и Беседа сияли шинели и осмотрелись. Обстановка большой комнаты была очень скромная. Чувствовалась пустота еще малообжитого места. На одной стене висело круглое зеркало, половину другой занимала карта Европы с флажками на булавках и разноцветными шнурами, в книжном шкафу не все полки были заполнены.
Виктор Николаевич опасливо оглянулся на дверь в спальню и шопотом сказал:
— На буфет деньги отложил… Но это сюрприз — и огласке пока не подлежит…
Татьяна Михайловна уложила Надю и хлопотала у стола. Вспомнила, как накрывала стол до войны, и немного расстроилась.
— Ничего, Танюша, — словно прочитав ее мысли, весело произнес Веденкин, — наживем!
Она улыбнулась благодарно, соглашаясь. В комнате была та безупречная чистота, которую вносит любовная хозяйственность женщины — белоснежным кусочком марли, скрывающим одежду в углу, занавеской на окне, кокетливой дорожкой на комоде.
Офицеры подошли к карте и, передвигая флажки, стали оживленно обсуждать Висло-Одерскую операцию и план окружения Берлина. Все сходились на одном — дни немцев сочтены.
Когда же Татьяна Михайловна налила в чашки чай, разговор, — как это всегда бывает между людьми одной профессии, увлекающимися ею, — перешел на темы, самые близкие им.
— Я когда ехал сюда, — сказал Боканов, — с надеждой думал: «Вот бы умному человеку написать книгу „Наука воспитывать“… И суворовским языком изложить основы этой науки».