Алые погоны
Шрифт:
— Синк э литл! — повышая голос, повторил Каменюка, и его пальцы нервно забегали по страницам учебника, точно так же, как у Нины Осиповны.
— Синк, синк, какой синк? — закричал Авилкин и пугливо осекся, увидя в дверях капитана.
К великому недовольству Каменюки и, кажется, Павлика, Беседа приказал им идти спать.
Утром воспитатель рассказал о ночном бдении Нине Осиповне. Она растрогалась, обещала на уроке спросить Авилкина и поощрить прилежание. Павлик отвечал довольно прилично. Когда он садился на место, Каменюка одобрительно прошептал:
— Пятьдесят
Это у Артема была высшая похвала, она указывала на размер шапки, а следовательно, и голове удачно ответившего.
— Товарищ капитан, я четверку по английскому получил! — подбежал в перерыв к Беседе сияющий Павлик.
— Ну, вот видите, — значит, способности у вас хорошие, и ведь приятно за честный труд четыре получить?
— Очень приятно…
— Если будете и дальше стараться, напишу вашей бабушке письмо и похвалю, — пообещал капитан.
Павлик даже затоптался на месте, от удовольствия прищелкивая каблуками и приподнимаясь на носках.
— Разрешите идти? — нетерпеливо спросил он.
— Пожалуйста…
— Побегу, Ковалеву доложу, — на ходу объяснил он, и перепрыгивая через две ступеньки, помчался по лестнице в первую роту.
После уроков Беседа задержал на несколько минут отделение.
— Товарищи воспитанники, — торжественно начал он, и все выпрямились, чувствуя по тону воспитателя, что сейчас будет сказано что-то приятное. — В нашем отделении успевают почти все! Воспитаннику Каменюке Артему за ревностное несение службы и помощь товарищу объявляю благодарность с занесением в личное дело.
— Служу Советскому Союзу! — вздернул раздвоенный подбородок Артем и выгнул круто грудь с раздобытой где-то эмблемой танковых войск.
Капитан крепко пожал ему руку, и это было самым важным для Каменюки.
С места поднялся Илюша:
— Я предлагаю написать в нашем «Дневнике чести» об Артеме, — он поступил как настоящий товарищ.
Этот дневник, в красивом золотистом переплете, имел пространный заголовок: «Что и кем сделано в защиту чести отделения». Он хранился у Кошелева, и сами ребята решали, какой поступок достоин описания.
Илюшино предложение поддержали все.
— Теперь в нашем отделении только у Самсонова двойки по русскому языку, — сказал Беседа.
— У меня твердой тройки по русскому никогда не будет, — благодушно растянул рот Сенька.
— Я тоже так думал, — солидно повернул к Самсонову голову Авилкин, — а добился. Работать надо! — назидательно добавил он.
— Товарищи воспитанники, — близко подошел к первой парте Беседа. — Я хотел вот еще о чем поговорить с вами… вы иногда дразните Авилкина, Плохо к нему относитесь, а он и сам человек хороший (апельсиновая голова склонилась почти к самой парте) и отец у него герой. Анатолий Иванович Авилкин командовал большим партизанским отрядом имени Ильича и погиб у пулемета, отражая атаку немцев, которых было в несколько раз больше, чем партизан.
— А партизаны немцев победили? — волнуясь, спросил Дадико.
— Победили.
Через полчаса, выглянув из ротной канцелярии, Алексей Николаевич заметил, что Артем отобрал шесть человек, отвел их в тупик коридора на третьем этаже и, усевшись на подоконник, командовал:
— Р-р-раз! Р-р-раз! — а шестеро добровольцев одновременно делали стойку на кистях, вскидывая вверх ноги, а руками упираясь в пол. Это была тренировка перед состязанием в беге на руках, задуманным Каменюкой. Сеня Самсонов считался лучшим специалистом в этом деле — он мог на руках пройти длинный коридор.
Самсонов, получив письмо от брата, прочитал его, забившись в угол, и спрятал в карман, опасливо оглянувшись. Беседа незаметно наблюдал за Самсоновым.
— Ну, что тебе пишут? — спросил он невинным голосом, хотя знал, что в письме этом ничего приятного для Сени быть не может: недели две назад капитан просил сержанта Федора Самсонова «пробрать» в письме младшего брата.
— Федя бьет фашистов! — с деланным воодушевлением сообщил Самсонов-младший и поспешил выйти из класса, чтобы избежать дальнейших расспросов.
А сержант Самсонов писал:
«Здорово, братеня! Мы, конники-гвардейцы, получили благодарность от товарища Сталина за отличные боевые действия. Нам не раз салютовала от имени Родины столица наша Москва, сейчас мы обложили зверя в его логове. А до меня дошли слухи, что ты плохо учишься по русскому языку. Что ж ты позоришь себя, своих товарищей и брата-гвардейца? А ну, отвечай мне немедленно».
К Сеньке подскочил друг — Гурыба.
— Айда в «жоску»!
— Не хочу, — мрачно ответил Самсонов. Максим поразился его необычайной хмурости.
— Ты что?
— Гура, будь другом, позанимайся со мной по русскому…
Гурыба даже присел от удивления, даже обежал вокруг своего друга, и фантазия его бешено заработала, но он не мог ни на чем определенном остановиться.
— Пошли! — воодушевляясь, потянул он Сеньку за рукав. — Я тебя сейчас всему научу… Ты, наверно, клятву дал?
— Понимаешь, прискорбный случай — брату кто-то написал на фронт…
Мимо, оживленно разговаривая, Прошли Ковалев и Гербов.
Максим хотел окликнуть Гербова, спросить совета, но раздумал: в конце-концов Семену необязательно знать все их домашние неприятности.
… Когда после обеда первая рота возвращалась строем из столовой, старшина Власенко подошел к Боканову. Идя рядом с ним в ногу, о чем-то спросил его. Тот, соглашаясь, кивнул головой.
— Воспитанник Ковалев! — позвал Власенко.
Володя, удивляясь, зачем бы это, вышел из строя. Рота скрылась за поворотом коридора.
— Вы насорили возле своего места у стола, пойдите уберите, — приказал старшина.
Это было несправедливо, — огрызки костей, клочки бумаги разбросал Пашков. Володя, еще обедая, подумал: «Надо бы заставить его убрать за собой, — небось, дома так не свинячит».