Алые Розы
Шрифт:
— Юлька, не начинай, ты же сама всё знаешь … — Сашке тоже тяжело говорить. — Мне нелегко пришлось после того, как ты меня бросила.
— Ну в чём я ещё виновата?! — кричу на него. — Прости, я родилась такой, мама и папа недостарались.
— У тебя замечательные родители… — осекается он, но вспоминает, что отца моего в глаза не видел. — Замечательная мама, не наговаривай на неё.
— Но что мне прикажешь делать… что мне делать? — реву я. Хорошо, что я одна и вокруг никого нет. Я подхожу к одинокому окну, чтобы никто не видел моих
— Юль, ты что плачешь? — шепчет в трубку Сашка. — Прости, не хотел портить тебе настроение. Не надо было мне звонить.
«А может, со мной вообще не надо никому общаться? Отослать меня на необитаемый остров, чтобы я не страдала и никому не делала больно? Ну в чём я так провинилась?»
— Нет, надо, звони хоть иногда, пожалуйста… мне становится легче, как ты позвонишь. Но как вспомню, что ты её целуешь…
«Целуешь и не только. Целуешь и не только», — просыпается внутренний голос, который я всеми силами старалась заткнуть. Похоже, он и так слишком долго молчал. Настало ему время разговориться и сделать мне ещё больнее.
Глава 23
— Ты что, ревнуешь? — удивляется Сашка. — Дурочка! — Это так по-доброму звучит! — Юлька, я по тебе скучаю.
— Прости, что не могу сказать тебе того же.
— Я давно уже простил.
Улыбаюсь сквозь слёзы.
— Пусть она мне позвонит, — прошу.
— Юль, не начинай, ты же знаешь…
— Умоляю тебя! Хочешь, на колени перед тобой стану — прямо здесь в коридоре?
— А где ты?
— В студенческой столовой, возле лестницы.
— А-а-а, наше место.
— Са-а-аш, ну прости ты меня… кроме того, у тебя есть Вика. — Произношу её имя и осекаюсь. — А у меня никого нет. Никого, одна я. Одна на всём белом свете. Боже, как же мне не хватает сейчас любви!
— Я поговорю с ней, — как-то неуверенно отвечает Сашка.
— Спасибо, Сашенька, — говорю я и понимаю, что стою тут и рыдаю. И ничем не могу остановить слёзы. — Прости, но меня сейчас друзья ждут.
— Да ничего страшного, всё нормально.
— И прости, что не смогла стать твоей единственной…
— Я прощаю тебя, звёздочка моя.
— Ты вспомнил нашу с тобой песню? — сквозь слёзы улыбаюсь я, а он напевает…
— «Поздно мы с тобо-ой поняли, что вдвоём вдвойне веселей, даже проплывать по небу, а не то что жить на земле-е…»
— Ну хватит, хватит, — улыбаюсь я. — Мне ещё слёзы вытирать.
— Давай, Юлечка, иди к своим друзьям. Пока. — И не кладёт трубку.
— Пока.
— Прощай. — Как-то слишком фатально это звучит.
— Прощай. — И зачем я всё повторяю? Что, у меня своих слов нет?
— Знаешь, кто бы что ни говорил, а для меня ты навсегда останешься моей Юлечкой. Люблю тебя!
— И я тоже тебя люблю. — А про себя добавляю: «Я вас обоих люблю… пожалуйста, Вика, позволь мне вернуться. Ну позволь, пожалуйста! Зачем три юных сердца должны страдать? Я буду хорошо себя вести, обещаю, я буду хорошей девочкой!». Я уже рыдаю и не
Кладу трубку, оборачиваюсь. Передо мной стоит Катька, она всё слышала, весь разговор. Мучительно вспоминаю, не ляпнула ли я чего-то лишнего.
— Кто это был? — спрашивает она. — Сашка?
— Может быть, — уклончиво отвечаю я, достаю зеркальце и начинаю подкрашиваться.
— Юль, посмотри мне в глаза. — Она хватает меня за плечи и крепко сжимает. Мне больно.
Я смотрю ей в глаза и вновь начина плакать.
— Кать, оставь меня. Ну, оставьте меня все в покое! — всхлипываю я.
— Он что, бросил тебя? — безапелляционно заявляет Катька. — Не надо, не говори ничего. — Она обнимает меня и прижимает к себе. А я реву, всхлипываю и не могу остановиться.
— Всё не так, как ты думаешь, — пытаюсь ей что-то объяснить.
Катька вновь смотрит в мои заплаканные глаза:
— Он тебе изменил? — А я рыдаю и ничего не могу с собой поделать. Боже, какая же я дура! Мне не надо было сюда приходить. Не надо было общаться с друзьями. Сидела бы дома и тихо рыдала в подушку, ничего бы этого не случилось
— Мы расстались, — шепчу я… — Я сама виновата, Сашка тут ни при чём.
К нам подходит Димка. Только его здесь не хватало! Я пытаюсь быстро скрыть слёзы, но не получается. Димка ничего не говорит. Он обнимает нас вдвоём и молча гладит меня по волосам:
— Тише, тише, Юлечка, — говорит он. — Поплачь, тебе легче станет.
— Она не хочет ничего рассказывать, — говорит Катька. Она отличная подруга.
— Пожалуйста, — всхлипываю я. — Ничего… Никому… Умоляю.
— Хорошо, хорошо, как скажешь, — говорит Катька, но Димка молчит. Интересно, что у него на уме? Правда, мне некогда думать, у меня сейчас самой так тяжело на душе, так тяжело!
— Я хочу домой, — говорю.
— Мы проводим…
— Нет, я хочу одна пройтись.
— Мы не оставим тебя одну, — твёрдо говорит Димка. Никогда его таким не видела. Настоящий мужик! Мне так и хочется прижаться к его груди и попросить зашиты. Что за средневековые рефлексы! Я хотела сказать «первобытные», но почему-то получилось «средневековые». В моей голове столько мусора, нужно будет попрактиковать это упражнение с карандашами и ручками.
— Спасибо, спасибо… — шепчу я. Достаю зеркальце и начинаю краситься. Чёрт, тушь потекла!
— В туалет вы меня, надеюсь, отпустите? — сквозь слёзы улыбаюсь я.
— Конечно, — улыбается Димка в ответ.
— Пошли, провожу, — Катька берёт меня под руку, и мы заходим в женский туалет. Мне нужно накраситься. Даже по сравнению с другими девчонками крашусь я целую кучу времени, вывожу тон кожи, чтобы, не дай Бог, не выглядеть естественной. Не люблю ничего естественного, люблю всё искусственное, фальшивое. Наверное, это потому, что я и сама насквозь лживая и фальшива. Но ничего не могу с собой поделать. Ничего!