Алые Розы
Шрифт:
«Пожалуйста, прошу тебя, Боже, я никогда тебе не молилась, но сейчас мне так нужна твоя помощь! Больше некому мне помочь. Пускай она окажется дома, пускай впустит меня в квартиру, пускай… Не знаю о чём ещё попросить. Мне так не хватает любви! Я даже в церковь начну ходить, обещаю». Как бы глупо это ни звучало, но я надеюсь на любую помощь, откуда бы она ни пришла.
Подхожу к двери, делаю глубокий вдох и дрожащей рукой нажимаю на звонок. Слышу какой-то звук — то ли пиликанье, то ли жужжание… и тишина. Похоже, её дома нет. Можно возвращаться домой.
Нет,
— Кто? — звучит голос Вики. Вика, Викусенькая, милая моя! Я только от её голоса уже почти кончаю.
— Я, — отвечаю дрожащим голосом, который и на мой-то не похож.
Дверь открывается, и на меня смотрит Вика. Она в домашнем, в каких-то шортиках и в короткой маечке, не прикрывающей даже грудь.
— Юля? — щурится она, как будто не видит в коридорной темноте.
— В квартиру меня пустишь? — спрашиваю. — Или тут поговорим?
— Заходи. — Вика явно не ожидала, что я зайду. Она выглядит немного заспанной, во вьетнамках на босу ногу. Бросаю взгляд на её ножки и пальчики. Давно она педикюр не делала, не мешало бы обновить. С радостью занялась бы этим. Опять у меня просыпаются нездоровые фантазии, связанные с её ногами.
Мы проходим в коридор, и она скидывает свои тапочки, отдаёт их мне, а сама надевает какие-то старые, заношенные, страшные. Я покорно снимаю свои босоножки и становлюсь ниже её. Неужели я такая низкая? Надеваю тапочки и чувствую тепло её ног. Так необычно, носить одежду любимого человека!
Мы заходим в её комнату, и я сажусь на краешек дивана, а она разваливается в кресле напротив.
— Чего-то принести? — для проформы спрашивает Вика. — Сок будешь?
— Да, да, конечно. — Замечаю, что стыдливо подтягиваю юбку пониже, чтобы прикрыть свои голенькие коленки. А она же, наоборот, расселась как парень, широко расставив ноги. Роли в нашей паре мне понятны: я — девочка-девочка, а она — девочка-пацанка, у неё в наших отношениях роль мужчины. Неужели у нас есть какие-то отношения?
Вика уходит на кухню, а я сижу и разглядываю её комнату. Здесь всё такое привычное, такое родное! Как бы я хотела переехать к ней жить, хоть на пару деньков! Спала бы на коврике у её ног. Ради этого я готова на что угодно.
Фото Сашки на столе. Раньше его здесь не было. Даже у меня на столе не стоит его фотка, а она в первый же день поставила. Правда у меня в телефоне была, но я её удалила. Это слишком личное, как я считаю.
Вика возвращается с чашечкой прозрачного сока (берёзового, что ли, хотя какой берёзовый сок в мае… или виноградный из белого винограда). В чашке почему-то ложка, как для сахара. Я вынимаю её и не знаю, куда положить.
— И зачем я взяла ложку? Просто привыкла чай готовить, — улыбается Вика. Чёрт, какая же у неё красивая улыбка! — Давай я отнесу, —
Я делаю пару глотков сока и жду её. Поправляю волосы, опять достаю зеркальце, но сразу прячу его, решив, что всё и так в порядке. Это уже не поможет, красивее, чем есть, я уже никогда не буду. Сейчас я на пике своей внешности. Дальше может быть макияж и пластика, но естественная красота, особенно у женщин, особенно если я буду рожать… Хотя мне кажется, что и в сорок многие выглядят так, что им семнадцатилетние позавидуют.
Наконец, приходит Вика, садится напротив меня в кресло, закидывает ногу на ногу и улыбается мне.
— Мы же всё обсудили. Чего ты пришла? — спрашивает она.
— Я не знаю, — честно отвечаю я.
— У нас ничего не будет, так что не надейся. — Она качает головой.
— Я знаю, — опускаю глаза. У меня накладные ресницы на магнитах, закрученные на кончиках.
Глава 27
Вика поднимает мою голову за подбородок и смотрит мне в глаза. Это так нежно, я не могу удержаться и целую её. А она целует меня в ответ. Её язык у меня во рту, мой — у неё. Друзья так не целуются. Моя помада на её губах, её руки на моей груди и талии, мои лишь помогают ей меня раздевать.
— Нет! — резко отталкивает меня Вика. — Нет, этого больше не будет, и не надо меня соблазнять!
Я подвигаюсь ближе и смотрю ей в глаза. А сама стою перед ней едва не на коленях.
— Почему же? — искренне спрашиваю я.
— Потому что! — отвечает она. Наш разговор — это нечто! Никто ничего никому не собирается объяснять, но все и так всё понимают. Мы слишком хорошо друг друга знаем. Мы слишком близки друг другу, и нам не нужны слова, чтобы друг друга понимать.
— Он не сможет тебя любить так, как я, — киваю на фотокарточку Сашки. — Никто не сможет, никогда, — качаю головой.
— Вот только у тебя нет члена, — качает головой Вика.
— Зато у меня есть сердце, вот здесь. — Я кладу её руку на свою левую грудь, пододвигаюсь к Вике и вновь целую и посасываю её нижнюю губу, язычком провожу по её зубкам.
— Да отойди ты! — отталкивает она меня.
Смотрю ей в глаза; я готова расплакаться:
— Если бы в твоём сердце ничего не осталось, ты бы не впустила меня. Зачем ты меня отталкиваешь? Я же вижу, что ты меня хочешь. — Господи, как мерзко быть влюблённой дурочкой! Реально говоришь цитатками из ванильных пабликов.
— Прости, но это не для меня, — ухмыляется Вика. — То, что я чувствую к тебе, не может сравниться с тем, что я испытываю к нему.
— Ты про Сашку?
— Ага, а ты про кого подумала?
— Я так, на всякий случай, спросила. — Не знаю что произошло, но я счастлива, сейчас я самая счастливая девушка на свете! Я ведь только что узнала, что «огонёк в её сердце ещё не погас» и я для неё что-то да значу. Просто Сашку она любит больше. Но любой уголёк можно раздуть, и тогда начнётся настоящий пожар.