Алый знак доблести. Рассказы
Шрифт:
Нетрудно догадаться, что они скажут, когда он вернется к ним. Он представил себе, каким издевательским воем они его встретят. Они слишком тупы, чтобы понять превосходство его точки зрения.
Ему до боли стало жаль себя. С ним плохо обошлись. Железная пята несправедливости растоптала его. Он поступил как нельзя более мудро и правильно, а нелепое стечение обстоятельств разрушило все его замыслы.
В нем поднялся слепой, неукротимый гнев на однополчан, на войну, на судьбу вообще. Он понуро плелся, охваченный тревогой и отчаяньем. При каждом звуке он вздрагивал и подозрительно оглядывался, и в гла: зах у него было такое выражение, какое
С поля он свернул в чащу леса, словно желая укрыться в ней. Он хотел уйти от щелканья выстрелов, звучавших для него как человеческие голоса.
Деревья стояли вплотную друг к другу, расходясь наверху, как стебли букета; земля заросла кустарником и ползучими растениями. Юноша с трудом прокладывал себе дорогу; каждый его шаг гулко отдавался в лесу: Растения цеплялись за ноги и с треском отрывались от деревьев, к которым они прилепились. Молодая поросль так шуршала расступаясь, словно старалась оповестить весь мир о том, где он находится. Лес не желал мириться с его присутствием. Он протестовал при каждом его движении. Когда юноша отдирал стебли плюща от стволов, потревоженная листва поворачивалась к нему, размахивая руками. Он смертельно боялся, что этот шелест, этот хруст привлекут внимание людей; в поискал глухого, затерянного тайника он забирался все глубже.
Ружейные выстрелы стали глуше, пушечная пальба отдалилась. Солнце, прежде невидимое, вдруг засверкало в просветах между деревьями. Ритмично жужжали насекомые. Они как будто дружно, в унисон скрипели зубами. Из-за ствола выглянула нахальная физиономия дятла. Пролетела, махая беспечными крыльями, какая-то птица.
Грохот смерти остался позади. Теперь ему казалось, что природа глуха.
Глядя вокруг, юноша чувствовал, что к нему возвращается уверенность. Этот пейзаж был чудесным заповедником жизни, источником веры в нерушимый мир. Он перестал бы существовать, доведись его робким глазам увидеть кровь. Природа представлялась юноше женщиной, которой ненавистна трагедия.
Он запустил шишкой в резвящуюся белку, и та удрала, что-то испуганно вереща. Она остановилась только на вершине дерева, осторожно выглянула из-за ветки и, замирая от ужаса, посмотрела вниз.
Случай с белкой наполнил юношу торжеством. «Таков закон», — твердил он себе. Сама Природа подает ему знак. Как только белка обнаружила опасность, она немедленно обратилась в бегство. Она не осталась на месте, не подставила пушистое брюшко под удары шишек, не погибла смертью храбрых, устремив последний взгляд в исполненные сострадания небеса. Нет, она удирала со всех ног. А ведь это, надо думать, обыкновенная белка, а не философ среди своего племени. Юноша зашагал дальше, чувствуя, что Природа заодно с ним. Она подтверждала его рассуждения доказательствами, которые можно найти везде, где светит солнце.
Он чуть не увяз в болоте. Пришлось перескакивать с одной мшистой кочки на другую, стараясь не проваливаться в маслянистую жижу. Остановившись на минуту, чтобы осмотреться, он заметил какого-то маленького зверька, который нырнул в черную воду и сразу же вынырнул с поблескивающей рыбкой в зубах.
Юноша снова углубился в густые заросли. Когда он наступал на ветки, они трещали так, что заглушали канонаду. Он пробирался во тьме, гонимый желанием скрыться в еще большей тьме.
Наконец он оказался в таком месте, где ветви смыкались, как свод, высоко над головой. Он осторожно
На пороге этой часовни он замер, пораженный ужасом, ибо увидел нечто.
Там, прислонясь к колонноподобному стволу, сидел мертвец и смотрел на него. На нем был мундир, некогда синий, а теперь выцветший до уныло-зеленого цвета. Глаза, глядевшие на юношу, были студенисты, как глаза дохлой рыбы. Открытый рот обнажал нёбо жутко желтого цвета. По серым щекам бегали маленькие муравьи. Один из них волочил какую-то ношу по верхней губе мертвеца.
Оказавшись лицом к лицу с этим нечто, юноша вскрикнул. На несколько мгновений он окаменел. Он смотрел в остекленелые глаза мертвеца. Мертвый и живой обменялись долгим взглядом. Потом юноша осторожно пошарил рукой позади себя и нащупал ствол. Держась за него, он стал шаг за шагом отступать, все еще обратившись лицом к трупу. Он боялся, что если он отвернется, тот вскочит и беззвучно погонится за ним.
Ветви хлестали его и грозили толкнуть к мертвецу. Ноги беспомощно цеплялись за узловатые корни, и все время его преследовало неотвязное чувство, что он прикасается рукой к холодному, мертвому телу. Его пронизала дрожь.
Наконец он вышел из оцепенения и побежал напролом через кустарник. Его преследовало зрелище черных муравьев, алчно копошащихся на сером лице и подбирающихся до ужаса близко к глазам.
Потом он остановился и, с трудом переводя дыхание, прислушался. Ему казалось, что из мертвого горла сейчас вырвется чудовищный голос и прохрипит ему вслед ужасные угрозы.
Деревья у входа в часовню успокоительно шелестели под легким ветерком. Скорбное молчание воцарилось в усыпальнице.
Глава VIII
Деревья начали тихонько петь гимн сумеркам. Солнце скатилось к горизонту, и его косые бронзовые лучи озарили лес. Насекомые вдруг примолкли: казалось, они благочестиво молятся, склонив хоботки к земле. В наступившей тишине слышался только мелодичный хор деревьев.
Внезапно в безмолвие вторгся оглушительный шум, Издали донесся устрашающий рев.
Юноша замер. Кошмарная мешанина звуков приковала его к месту. Впечатление было такое, словно вдребезги разбиваются небесные светила. Тарахтение ружейной стрельбы смешивалось с бухающими разрывами снарядов.
Мысли юноши заметались. Ему чудилось, что армии, как пантеры, бросились друг на друга. Он прислушался. Потом побежал в ту сторону, где шел бой. Он понимал, какая ирония скрыта в том, что теперь он торопится как раз туда, откуда так жаждал уйти. Но, — говорил он себе, — если станет известно, что земля вот-вот налетит на луну, многие, надо полагать, захотят вылезти на крыши, чтобы увидеть это зрелище.
На бегу он обнаружил, что лес перестал петь, словно обрел наконец способность внимать посторонним звукам. Деревья смолкли и застыли. Вся природа прислушивалась к грохоту, к треску, к ошеломляющему грому. Сливаясь воедино, эти звуки плыли над тихой землей.
Внезапно юноше пришло в голову, что сражение, в котором он успел принять участие, было всего лишь ленивой перестрелкой. Судя по тому, что творилось теперь, он, очевидно, еще и не видел настоящего боя. Так грохотать может только битва небесных воинств, схватившихся в воздухе не на жизнь, а на смерть.