Алжирские тайны
Шрифт:
Дослушав, Нунурс зарычал и затянул гарроту так, чтобы я больше ничего не сумел сказать. Но молодой человек, сидящий рядом со мной с другой стороны, плохо выбритый, в очках в стальной оправе, поднимает на Нунурса умоляющий взгляд:
— Наверное, прежде чем мы его убьем, он имеет право по крайней мере сделать признание.
— Да в чем тут признаваться?! — рычит Нунурс. — Ни наркоманов, ни гомиков я в своей ячейке не потерплю! Ну ладно, так и быть, осмотрите его, доктор, и скажите нам, наркоман он или нет?
— Вообще-то я еще не доктор — только студент, — говорит он
— Ну конечно наркоман.
— Значит, я убью его! — рычит Нунурс.
— Сперва признание, — говорит «доктор», и остальные соглашаются.
— Так будет лучше.
Я уже совершенно спокоен. Шарада с удавкой на горле была разыграна только ради того, чтобы произвести впечатление или напугать меня. Ни того, ни другого ни вышло. Я докладываю обстановку, слегка подредактировав донесение, поскольку считаю, что некоторые данные предназначены исключительно для ушей Тугрила. В заключение я предлагаю принять самые решительные меры против «Сынов Верцингеторикса». В частности, настаиваю на том, чтобы была выделена специальная группа для убийства Шанталь. Благодаря положению, занимаемому ею как в неофашистском союзе, так и в военной разведке, она представляет прямую угрозу для операций ФНО в городе Алжире и в Сахаре. То ли из-за слишком сжатого изложения фактов (хотя я говорю уже больше часа), то ли потому, что я утаил некоторые сведения, предназначенные, по-моему, исключительно для ушей Тугрила, не знаю, но товарищи недовольны моим докладом.
Разговор начинает «доктор». Сумев спасти меня от Нунурсовой петли, теперь он, похоже, полон решимости устроить судебное заседание.
— Значит, вы пустили в ход оружие и сбежали с совещания по безопасности?
— Да.
— А потом пустили в ход оружие и сбежали из Форт-Тибериаса?
— Да.
— Отлично! — Но при этом «доктор» прищелкивает языком.
Потом Нунурс басит мне в другое ухо:
— Вы убили этого ловкача, этого… Рауля?
— Кажется, да… Да… э-э, то есть, по-моему, он умер.
— Надо знать наверняка. Надо их всегда добивать. — И, выпустив из рук удавку, Нунурс сопровождает свои слова резким красноречивым жестом.
— А Зору — ее вы убили?
— Зору? Ах да, конечно убил.
Зачем я вру? Я отнюдь не уверен, что Рауль был при смерти, когда я выходил из квартиры, а что до Зоры, то ее я точно не убивал. Помню, я поблагодарил ее за одежду — излишнее проявление вежливости, — а когда уходил, она успокаивала перепуганного ребенка. И все-таки, почему же я не прикончил Рауля и Зору? Во время дознания происходит нечто такое… Я и раньше это замечал, когда разыгрывал шарады с допросом феллахов в Форт-Тибериасе: что-то заставляет допрашиваемого панически лгать, городить бессмыслицу, которая не помогает ему ни замести следы, ни ввести в заблуждение тех, кто захватил его в плен… Но я — то с какой стати вру? Быть может, я попросту считаю, что мои слушатели не заслуживают правды?
Следствие продолжается.
— А этих людей, — интересуется «доктор», — этих Эжена и Ивонну Дютуа тоже убили вы?
— Ну конечно! Я уверен, что завтра
Нунурс удовлетворенно рычит, но не все мои трудности позади. В комнате находятся еще двое, и они продолжают допрос. Судя по всему, это простые работяги, не исключено даже, что представители огромной армии городских безработных. Возможно, они просто хотят во всем разобраться. И все же в каждом их вопросе чувствуется скрытая угроза.
— Вы убили товарища аль-Хади?
— Да. У меня не было выбора. Это было необходимо для того, чтобы избежать разоблачения.
— Но в то же время вы утверждаете, что не прошло и суток после этого столь необходимого убийства, как вас все-таки разоблачили?
— Да.
— Это весьма прискорбно, согласны?
— Конечно.
— Капитан, вы неделю бродили по пустыне без пищи и воды?
— Нет, не так долго. Дня три, может, четыре. Точно не знаю. Какое-то время я был в бреду, а под конец потерял сознание.
— Но ведь вы бродили по пустыне с пулей в ноге? Вы очень выносливый человек.
— Да нет же! Вы не понимаете. Это произошло в конце, когда меня подобрали арабы.
— Ах да, вы же об этом упоминали, но скажите, почему этот бедуин прострелил вам ногу?
— Не знаю. Возможно, это был, как сказала Зора, несчастный случай.
— Выходит, вы верите тому, что сказала эта Зора? Вы действительно ничего не помните до того момента, как очнулись в квартире, принадлежавшей аль-Хади? И долго эта необыкновенная женщина держала вас взаперти?
Нунурс отпускает какое-то замечание по поводу жены аль-Хади, слишком быстро, чтобы я успел расслышать, и все смеются. Но я тоже смеюсь, чтобы выразить солидарность с коллективом. На самом же деле я очень раздражен. Этой пустой болтовней они ничего не добьются. Никакого впечатления они на меня не производят.
«Доктор», то есть еще не доктор, наклоняется ко мне:
— Смейтесь, смейтесь, все равно вы уже покойник.
— Мы еще не видали, как смеются покойники, — поддакивает жонглер.
— Вам следовало бы знать, — продолжает «доктор», — что удушение с помощью гарроты — процесс более длительный, чем казнь через повешение на эшафоте. Как правило, при казни с помощью гарроты смерть наступает от асфиксии. Хотя не исключено, что в Нунурсовых руках у вас сломается шея — если раньше не порвется шнурок. Я все время уговариваю Нунурса пользоваться струной от рояля, но он и слушать не хочет. Думаю, не ошибусь, если скажу, что даже после того, как сломается шея, вы еще минуту или полторы будете находиться в сознании. А потом хлынет наружу все содержимое вашего кишечника.
«Доктор» поворачивается, чтобы обратиться к остальным присутствующим:
— А он еще смеется и даже не пытается в чем-то нас убедить!
— Нет, пытаюсь, черт побери! Это вы не желаете ни в чем убеждаться!
— Ну что ж, попробуем еще раз. Вопросов очень много, уж не взыщите. Надеюсь, вы не в претензии?
— Мы должны во всем разобраться.
— Да. Эта женщина, Зора, держала вас взаперти по просьбе этих ваших друзей, Рауля и Шанталь, а они — члены организации «Сыны Верцингеторикса»?