Амальгама счастья
Шрифт:
Тот, кто заговорил с Дашей, махнул своей компании рукой, и тени расступились.
– Пускай проходит. Нежадная оказалась дамочка… Мы таких не трогаем – верно, парни?
Даша, не дожидаясь их ответа на эти развязные речи и по-прежнему не говоря ни слова (ей казалось, что голос ее непременно задрожит и выдаст панический ужас), быстро двинулась вперед. Сквер она пролетела как стрела; едва переводя дух, выскочила прямо на проезжую часть улицы и отчаянно замахала рукой огонькам такси. Усталый водитель с серым отечным лицом заломил немыслимую цену, но Даше было все равно. И, кивнув несколько раз подряд, будто боясь, что он передумает, она забилась в самый угол сиденья, пряча лицо в свой холодный, намокший, пахнущий осенней
Глава 4
Забросив руки за голову, Даша лежала в ванне, наслаждаясь теплом и ароматом воды, мягкостью льнущей к коже жемчужной пены. Она вернулась домой измученная, но, как ни пыталась, не смогла заснуть. В третьем часу этой проклятой ночи она наконец оставила бесплодную погоню за сном… сколько же суток она не спит?.. и перебралась из безжизненной пустоты постели в обитель мерцающих капель, тихих шорохов льющейся воды и свежих запахов хвои. Чувство покоя и безопасности все еще не вернулось полностью, но жизнь уже не казалась такой безнадежно проигранной, как пару часов назад в холодном, пропахшем бензином такси.
В конце концов, ничего еще не потеряно. Светлана с Павлом никогда не были Даше особо близки – их приятельство, их встречи, их общие праздники всегда устраивались Игорем. И теперь, хотя пара эта, в общем, перед Дашей ни в чем не виновата, лучше будет на какое-то время воздержаться от общения, и никто из них при этом не почувствует себя чрезмерно обделенным. Что же касается Игоря… Об этом она подумает завтра, совсем как Скарлетт О'Хара, решила девушка – и невесело усмехнулась тому, как научилась убегать от неприятных мыслей, пользуясь методом не самой любимой своей героини.
Если даже она решит остаться одна, без Игоря, ее жизнь не потеряет своей полноты. Есть дело, которое ей по-настоящему интересно – пускай не в виде профессии, но хотя бы в виде постоянного хобби. Есть работа, дающая ей возможность вполне пристойного, не нищенского существования. Есть старинная институтская компания – сколько же она уже не виделась с девчонками: год, полтора? И есть… ну конечно же, есть еще Вадик. Нелюбимый, всегда отвергаемый в своем обожании, но верный и преданный друг. Она позвонит ему завтра, как только проснется; с ним она никогда не чувствовала себя одинокой, и, может быть, его ровная, постоянная, жертвенная нежность окажется как раз тем, что ей сейчас так необходимо.
Даша почти не отдавала себе отчета, что отчаянно ищет в своей жизни хоть какую-то опору, пытаясь удержаться в пустоте и мраке разочарования, устоять перед одиночеством. Ей казалось, что все случившееся с ней – смерть Веры Николаевны, странное наследство, таинственное бессознательное путешествие, грубая и алчная выходка Игоря, вся эта череда событий – не более чем случайное совпадение осенней депрессии с затянувшейся черной полосой невезения, мелкая прихоть насмешницы-судьбы, случайный каприз природы… Это пройдет, верила девушка, октябрь закончится вместе с надоевшей черной полосой, все отжившее умрет, как умирают и опадают больные листья, и осень отпустит Дашу на свободу. И, улыбаясь почти безмятежно, смывая с себя всю усталость и боль прошедшего вечера, Даша запела старую песенку о любви и о надежде.
Выйдя из ванной, закутанная с головой в уютную махровую простыню, она прошла в комнату и остановилась рядом с бабушкиным трюмо. Тихо и темно было вокруг, ничего не отражалось в старом, помутневшем от времени стекле, и, как напряженно ни вглядывалась Даша в зеркало, она не сумела увидеть там ни зеленой поляны, ни ярких цветников, ни чудесного дома с белыми колоннами…
Легко вздохнув, словно освобождаясь от чудовищного напряжения, девушка присела на край столешницы, чуть касаясь поверхности, и тронула рукой канделябр. Он был неожиданно теплым, как будто только что из него вынули горящие, изнывающие от жаркого воска свечи. И уже почти весело, по-дружески, Даша похлопала рукой по темному боку трюмо.
Похлопала – и замерла с поднятой рукой, непонимающе глядя на зеркало. Письмо!.. Бабушкин конверт! Где он? Не веря самой себе, она внимательно оглядела трюмо, зачем-то проверила все уголки зеркальной поверхности, потом, опустившись на корточки, заглянула под комод, пошарила рядом с тяжелыми гнутыми ножками. Все было тщетно – сиреневого конверта не было ни на зеркале, ни на полу, вообще нигде в комнате.
Даша еще раз быстро и внимательно обвела взглядом полки, письменный стол, диван – может быть, она сама переложила письмо и забыла?.. Нет, девушка хорошо помнила, как, оставив его недочитанным, она весело заткнула конвертик за угол зеркала, словно фиалку, и улыбалась ему целый вечер…
Враз обессилев, Даша уселась на диван и закрыла лицо руками. Что же с ней происходит, если она не в силах вспомнить самые простые вещи и отыскать предметы, которые сама же убрала куда-то? Что за безумие опутывает ее своей паутиной – беспамятство, бессмысленность, бездумность в словах и действиях?..
Да, завтра она позвонит Вадику. Что бы ни случилось, он сумеет успокоить ее, объяснить ей происходящее с ней самой и, может быть… может быть, даже помочь.
«Каждая девушка в мире должна иметь своего Вадика», – задумчиво изрекла когда-то мама Лена, глядя на огромный ворох тюльпанов, который Даша подняла с аккуратного коврика перед дверью их квартиры. Они возвращались с последнего из Дашиных школьных выпускных экзаменов (мама Лена ни за что не хотела отпускать ее одну и неизменно пополняла ряды «болельщиц», дежуривших в коридорах школы), и, как частенько бывало в последние годы, у входа их поджидало очередное душистое подношение давнего – кажется, лет с десяти? – поклонника. Вадик жил рядом, в соседнем подъезде, учился в соседней школе, и весь дом знал, что с пятого класса «Вадик плюс Даша равняется любовь», хотя мало кто догадывался, что эта любовь не совсем взаимна. Соседки качали головой и шептались, что парень не по себе дерево рубит, но все их симпатии при этом были на стороне верного Вадика, и они хором убеждали его хотя бы не оставлять букетов в подъезде – «мало ли кто стащит, а ты еще и виноват останешься, не принес, мол, сегодня…».
Как давно все это было! Они были друзьями – и только. И, кстати, навсегда остались не более чем друзьями. Все соседи уже мысленно поженили их и теперь только ждали, когда это произойдет в действительности; приятели из дворовой компании гадали, давно ли они спят вместе, – а между тем Даше все еще не хотелось даже целоваться. Может быть, будь Вадик понастойчивей, не обожествляй он свою подругу с таким пылом и преданностью – вполне, кстати, несовременными, – их отношения сложились бы по-другому. Но история не имеет сослагательного наклонения, а любовная история – тем паче…
Они учились в институтах – Даша в архитектурном, Вадим в медицинском, – оба крутили романы, встречались все реже, но при каждой встрече он все так же замирал, получая дежурный дружеский поцелуй в щеку, и все так же, уже почти безнадежно, уговаривал ее выйти за него замуж. А потом вдруг что-то случилось, он перестал ей звонить, и Даша, поначалу нимало не обеспокоенная (его непритязательная любовь уже стала для нее столь же привычной, как чашка кофе по утрам), вскоре услышала разговоры, что он «покатился по наклонной плоскости», бросил институт, начал пить… Старая дружба взыграла в ней, она спохватилась и принялась разыскивать Вадика – дома, у старых друзей, по всем адресам их юности, но телефоны либо молчали, либо равнодушно отзывались почти забытыми голосами: «Мы сто лет его не видели… Ничего о нем не знаем… Он давно не появлялся…» И однажды мать Вадима, не пожелавшая говорить с ней по телефону, встретив Дашу на улице, неприязненно бросила ей: «Это ты сломала ему жизнь! Ты, ты!»