Амамутя. Путь огненного бога

Саканский Сергей Юрьевич

– Надо вернуться, – сказал он Делле. – Если тебя интересуют какие-то там камушки, то я бы купил у этих жителей картины.

Девушка, которую звали Надя, вызвалась их проводить. Оказалось, что она вовсе и не старшеклассница, как поначалу подумал Иван, а учится в педагогическом училище, в Москве, и домой приехала на каникулы.

Втроем они обошли все дома, и Иван, уже безо всякого удивления, принял от угрешей эти пыльные холсты в дар. Хозяева и слышать не хотели о деньгах, хотя он и рад был расстаться с каким-то их явно лишним количеством.

Теперь

Иван понял, что было общего в работах художника: все они интерпретировали огонь в той или ной форме – костер, жерло печи в интерьере, свеча у изголовья модели… На одной картине был изображен именно пожар: на берегу горел внушительный двухэтажный дом с массивным каменным цоколем, пламя и дым отражались в воде, в сумерках было запечатлено движение смутных фигурок, сбежавшихся на пожар.

– Торжество пламени… – пробормотал Иван, вспомнив свою мысль о пиромании как национальном характере.

– Дома угрешей часто горят, – сказала Надя. – У многих угрешей горят дома.

Иван вспомнил крылатую фразу из культового космического сериала: «Это было бы так смешно, если бы не было так страшно…»

– Факт известный, – сказал Иван. – Как ты думаешь – почему?

– Тут и думать нечего. Это проклятье. Всего нашего рода. Считается, что настоящий угреш должен пройти очищение огнем. Это как паломничество в Мекку у мусульман.

– В каком смысле очищение? Сгореть, что ли?

– Да! В прежние времена угреши сжигали себя прилюдно. Обливались бензином и…

– Да какой же в прежние времена был бензин?

– Ну там, керосин, не знаю… – замялась Надя. – Я давно пытаюсь въехать в тему, но трудно оно. Литературы об угрешах очень мало, будто бы вообще не существует нашего несчастного народа. Только устные предания. Даже Сталин нас не заметил и не переселил, не согнал.

– Зачем Сталину переселять угрешей?

– Ну, уж не знаю. Переселил же крымских татар и других всяких. Все, что я знаю – рассказы стариков. По их словам, у угрешей существовал культ самосожжения.

– Зачем?

– Наступает момент, когда Амамутя требует того или иного к себе. Обычные люди просто умирают, переставая существовать. А угреши, пройдя за свою жизнь нечто вроде курса обучения, являются на службу к Амамуте, ибо ему, как и любому правителю, нужны помощники.

Иван смотрел то на Надю, то на Деллу, которая молча слушала. Казалось, что эти слова ей либо не интересны, либо хорошо знакомы. Иван будто бы физически ощущал, что погружается во что-то, обволакивающее его, связывающее ноги, словно водоросли. Все, что он узнавал и видел последние дни, было частью какой-то общей системы, хранило некую фундаментальную тайну. Будто кто-то сломал, скажем, часы и разбросал детали их механизма, а он собирает, не сразу понимая, что это такое в совокупности.

Надя меж тем с увлечением рассказывала о Дереке. Талантливый художник-самоучка сначала готовил себя в монахи, воспитывался в Николо-Угрешском монастыре, затем сбежал оттуда, как Мцыри, отправился

в мир…

– В Николо-Угрешском? – перебила Делла. – Странное какое-то совпадение.

– Это может быть Божий промысел, – строго сказала Надя.

– Или Дерек потому и пришел именно в этот монастырь, что он угреш…

Делла о чем-то соображала, нахмурившись.

– Монастырь назван по имени местной реки, а не из-за угрешей, – твердо сказал Иван. – Я специально интересовался этим вопросом.

– Вот! – Делла щелкнула пальцами, будто следователь в кино. – Возможно, и Дерек тоже интересовался происхождением нашего народа, потому и забрел в монастырь…

– Это был угреш, – сказала Надя, – который путешествовал по Волге, от истока до устья, от одних сородичей к другим, побирался. Вел жизнь приживала, всюду писал картины и забил ими дома соплеменников. Работал только за стол и кров.

– Как Пиросмани, – пробормотал Иван и, заметив, что Делла недоуменно глянула на него, пояснил: – Был такой художник в Грузии, до революции. Он писал великие картины, просто за хлеб и вино.

– А я уж подумала, что это как-то связано со словом «пиромания», – буркнула Делла.

Вот так. Еще один привет от ее поколения. Не знают того, что знал каждый его ровесник. Впрочем, есть многое и наоборот.

– А еще он построил часовню, – добавила Надя. – В нашем селе Дерек прожил целый год.

Они вышли на берег. Небольшая каменная башенка, увенчанная округлым куполом, стояла на вершине холма.

– Как построил – сам, один?

Надя усмехнулась:

– Дерек сделал проект и руководил строительством. Имхотепа, например, называют строителем пирамид, но это не значит, что он строил их своими трудовыми руками.

Башня состояла из четырех арок, ориентированных по сторонам света, с закрытым помещением внутри. Надя засунула руку между камней и вытащила увесистый ключ. Дубовая дверь открылась с протяжным скрипом.

Иван не спешил входить. Он обошел часовню вокруг. Четыре декоративных арки – не несущая конструкция свода, а просто обрамление граней – были почему-то разной толщины. Совсем немного, едва заметно…

Уникальный какой-то стиль. Иван видел множество сооружений: в натуре, в чертежах, рисунках и на фото, но такое попалось ему впервые. Воистину, этот художник хотел сказать что-то особенное, свое.

Иван принялся разглядывать фрески и тут также заметил отклонение от канонов. Христос, Николай Угодник, Мария с младенцем… Лица были нетрадиционны, совсем не торжественны, казались то ли озабоченными, то ли испуганными… Вспомнился иконостас работы Врубеля в одной из киевских церквей: скорее, портреты реальных людей, нежели изображения святых. Иван достал айфон и сфотографировал их.

Внутри также были четыре работы Дерека: сцены из религиозной жизни – бегство в Египет и прочие сюжеты. Все было выполнено в технике мозаики и превосходно сохранилось. На всех картинах присутствовал огонь – факел или костер.