Амамутя. Путь огненного бога
Шрифт:
– Я Делла Сирота, поэтесса.
– Знаю, что Сирота. Но ведь это твой литературный псевдоним, ведь правда?
Делла усмехнулась, покопалась в своей торбочке и бросила на стол паспорт. Иван развернул его. В документе значилось «Делла Сирота». Иван покачал головой:
– Чудные дела…
Обратил он внимание и на год рождения девушки. Она была еще младше, чем он думал: не двадцать лет разницы между ними, а двадцать три. Дочка. Хитрая, полная тайны, которую измыслила сама. Маленькая, мало что понимающая в жизни девочка…
– Украинка, – сказал он, протягивая ей паспорт. – Значит, угреши
По семнадцати добытым полотнам можно было составить общее впечатление об этом неизвестном мастере конца девятнадцатого века.
Казалось, что картины Дерека несут в себе некую настойчивую подсказку… Внезапно Иван понял, что есть общего в работах художника, кроме образа огня. Во всех картинах – будь то пейзаж, натюрморт или жанровая сцена, потрет – четко видны два обособленные плана. Вот развалины совсем близко: пустые оконные проемы, уродливые обломки стен. За ними – чистая зелень деревьев, луг и река, где-то совсем далеко впадающая в море. Или стол с кувшином и фруктами. Кувшин на самом краю, он отдельно, а фрукты, блюдо, ваза с цветами – уже другие тона, нечто как фон к кувшину, хотя все должно было быть, по идее, единым целым.
«По идее», – подумал Иван. – Это просто слова-связки… Так, может быть, в том-то и «идея», что не целое?
Скалы, громоздящиеся на берегу, и морская даль с туманным белопарусником. Окно с кропотливо выписанной деревянной рамой, а за окном – дивный средневековой город с остроконечными крышами.
Обыкновенная традиционность кулис пейзажа превращается в некий символ, настойчивое двоемирие – может быть, именно это и хотел сказать художник? Будто бы за нашей реальностью стоит какая-то другая…
Огонь порой здесь просто присутствовал в качестве неизменного атрибута, даже люди на портретах сидели при свечах, но чаще в этих пространствах царили фуги и мессы огня. Казалось, что горят сами краски, что изображение эфемерно, мгновенно, поскольку прямо сейчас все эти холсты, вместе с их массивными рамами, обратятся в пепел. Сгорит ткань, сгорит древесина, и за земными видами откроется какой-то иной мир.
Как знаток живописи Иван понимал, что это не просто какой-то бродячий живописец, а настоящий художник, такой, каких называют великими и гениальными, хрестоматийными и классическими. Удивительно, что никто не знает о нем. Поистине, пути славы неисповедимы. Иван думал, чуть ли не с ужасом, что могут быть и другие художники, оставшиеся почему-то за бортом человеческого внимания, и писатели, и музыканты… Вот, где-нибудь в деревенском доме или на городском чердаке покоится пыльный сундук, а в нем – рукописи стихов и романов, написанные сто лет назад каким-нибудь так и не открытым Пушкиным или Достоевским… В такое почему-то не верится, но вот же он, Дерек, перед его глазами… Неведомый миру гений.
Вечером Делла, как всегда, разложила камушки, Иван наблюдал за пазлом через ее плечо.
– Странное дело, – сказал он, рассматривая разложенные на столе элементы. – Если это идеограммы, иероглифы, то почему они столь часто повторяются? Я насчитал двадцать четыре разных знака, из них шесть «жизней», пять «солнц» и так далее.
– Чего в этом удивительного? – спросила Делла с каким-то странным раздражением.
– Иероглифов должно быть гораздо больше.
– Есть те, что есть. Не тебе судить о том, что было дано давным-давно!
Казалось, девушка была смущена и заменяла это чувство агрессией.
– Ага, в рифму порой говоришь, поэтесса.
– И что с того?
Иван решил не продолжать этот разговор. Теперь он был еще в большей степени убежден, что перед ним именно шифр, а так называемые идеограммы суть просто буквы. Получается, что Делла морочит ему голову, расшифровывая смысл надписей на браслетах. Может быть, никаких надписей и не существует?
К нему вновь вернулись сомнения: что здесь на самом деле происходит, и какая ему отведена роль в некой чужой игре…
В следующей деревне угреши пожаловали им еще один браслет и замысловатое украшение вроде монисто: на серебряной цепочке висели продырявленные старинные монеты вперемешку с камушками. Деньги были царские, камушки – обыкновенные, «наши», как заметила Делла.
Она разложила трофеи на две кучки и прочитала означенные на них заветы. «Сильному можно верить, сильного стоит любить, сильный достоин пути славы», – говорило монисто. «Рыба движется вверх по течению», – говорил браслет.
– Стоп, – сказал Иван. – Объясни мне пожалуйста, как ты это читаешь? Насколько я понимаю, – он поочередно ткнул в три одинаковых знака, похожих на заряженный лук, – этот символ и означает сильного?
– Нетрудно угадать, если знать перевод.
Иван перебрал камушки и сложил три знака подряд: «сильный», «солнце» и «жизнь». Спросил:
– И что же тут написано?
Делла засмеялась:
– Амамутя дает жизненную силу.
Иван ответил, даже не задумавшись:
– Сила жизни – солнечный свет. Или что-то другое. Да на таком языке можно сказать, что угодно, была бы фантазия у читателя. Что-то здесь не то, Деллочка. И знаков по-прежнему двадцать шесть. Нет, сегодня появился двадцать седьмой. Он что означает?
– Это рыба.
– Отлично, рыба. Меж тем как в китайском языке иероглифов тысячи. Странно это все. И ты мне чего-то недоговариваешь.
Делла молчала. Недоговорила. Хорошо, будем думать дальше.
Иван думал об этом странном письме, пока не заснул. Возможно, что все эти заповеди и не требуют большего количества знаков. В таком случае, само письмо было изобретено именно для того, чтобы записать заповеди. Из символов, означающих «жизнь», «солнце», «грех», «радость», «горе» и так далее вполне можно составить короткие назидательные афоризмы.
Что скрывает девушка
На следующий вечер он застал ее за странным занятием. Она полагала, что он спит, поглядывала на него, но Иван, как бы что-то почувствовав, просто притворился спящим.
То, что он увидел сквозь полуприкрытые веки, привело его в недоумение. Делла сидела, низко склонившись за столом, и разглядывала, как сперва показалось ему, все свои добытые амулеты… Нет, она не разглядывала, а складывала их… Как пазл.
Ивану было хорошо видно, как эти обсидиановые пластиночки, соприкасаясь своими причудливыми краями, прилегают одна к другой плотно, без малейшей щели. Вот уже обозначен и угол, и фрагмент противоположного края – какая-то небольшая, с лист бумаги размером плита.