Амандина
Шрифт:
— Пожалуйста, прости мне мой… Я не думал…
— Нет, нет, причина только в том, что без меня Соланж не вернется к матери. Разве вы не видите? Я могу рассказать ей о нашей жизни в женском монастыре, о нашем путешествии. Мои воспоминания. Соланж не может говорить с ней, а я могу. Иногда я думаю, что есть моя вина в ее смерти. Если бы она не приехала в монастырь заботиться обо мне, если бы она осталась дома, если…
— Я обратил внимание на то, как ты похорошела, но не заметил, насколько выросло твое тщеславие.
— Что?
— Ты решила, что настолько сильна? Способна вызвать смерть?
— Нет, конечно, но…
— Виновна, не так ли?
— Что-то в этом роде.
— Ты не можешь отвечать за Соланж, не больше, чем за действия своих родителей.
— Я всегда думала, должно быть, со мною что-то не так. Из-за моих ошибок умер Филипп, была жестока аббатиса и девочки из монастыря.
— Ты ошибаешься. Жестокие обстоятельства разбудили в тебе чувство вины, но не были вызваны твоими действиями. Теперь посмотри на меня, я открою тебе кое-что из собственных страхов. Ты уйдешь жить к мадам Жоффруа, если мы сможем найти ее?
— Нет. Нет, я хочу найти ее по причине, о которой уже говорила. Я должна сделать это ради Соланж. Но есть еще один момент. Другая причина. Возможно, ее мать или бабушка расскажут мне что-нибудь о моем рождении, о леди, которая оставила для меня кулон. Не помню, показывала ли я его вам, но это все, что у меня есть, возможно, от моей матери, от моей семьи.
— Я давно обещал, что, когда война закончится, я помогу тебе найти мадам Жоффруа, и я сдержу обещание. Но попытайся поверить мне, когда я говорю, что наши жизни в значительной степени представляют собой вечный поиск. Главным образом мы ищем вещь или человека или чувствуем тоску по несбывшемуся, и часто случается, что пока мы ищем, мы теряем жизнь, которая уже есть. Ни красота, ни боль твоей жизни не могут зависеть от того, найдешь ли ты свою мать или нет. Помнишь, что я тебе говорил несколько лет назад?
— Она сама должна найти меня. Я помню.
— Я надеюсь, что ты сможешь встретиться с мадам Жоффруа, сказать ей все, что ты должна сказать, погостить у нее, если захочешь. Но я, мадам Изольда и я, и Доминик, и когда-нибудь, с Божьей помощью, Паскаль и Жиль, мы были бы…
— …рады, если бы я осталась с вами.
— Да. Мы бы этого хотели.
— Вы решили, на которой из них собираетесь жениться?
— На которой что?
— Разве не было времени, чтобы подумать?
— Ах, мадам Изольда и мадам де Базен. Я полагаю, что для нас троих игра закончена. Я решил ждать тебя. Конечно, если Паскаль или Жиль не перебегут мне дорогу. Они будут очарованы тобой.
Часть 8
Ноябрь 1945
Поезд в Париж
Глава 41
Хотя война закончилась семь месяцев назад, разница между вагонами первого, второго и третьего класса все еще оставалась условной. Пассажиры занимали те места или купе, какие им удавалось захватить. Амандина и Катулл сели в неподдающийся определению вагон, который выбрали, потому что тот был наименее переполнен. Хотя они плотно позавтракали и их поездка будет длиться меньше двух часов со всеми остановками, Изольда упаковала в ведерко, в котором носила Амандине в школу обед, легкие закуски. Теперь, когда они сели в поезд, можно было заняться ими.
Где-то за полчаса до прибытия в Париж через вагон, в котором ехали Амандина и Катулл, прошли мужчина и женщина, опекающие четырех детей, в сопровождении проводника, следующего впереди, и двух слуг с багажом и пальто в руках, замыкающими процессию.
— Куда они идут?
— В какое-нибудь привилегированное купе.
— Она очень красивая? Та женщина.
— Я не разглядел ее.
— А что вы думаете о той женщине через проход? Третий ряд вперед слева.
— Я могу видеть только ее шиньон, который достаточно хорош.
— Вы считаете мадам де Базен красивой?
— Она очень привлекательна, скажу я. Да, она — красавица.
— А мадам Изольда?
— Конечно, просто другой тип красоты.
— Как я не люблю мадам де Базен, но если бы вы спросили мое мнение по поводу того, на ком вы должны жениться, я выбрала бы мадам Изольду.
— Но почему я вообще должен жениться? Я хочу только, чтобы дети вернулись домой, помочь им построить новую жизнь. Я хочу, чтобы ты, я и мадам Изольда жили как раньше.
— Но если вы любите ее…
— Я никогда не говорил, что люблю ее. Скорее позволял любить себя.
— Хорошо, тогда?..
— Давай подождем возвращения мальчиков. И Доминик. Ты знаешь, она скорее всего сильно изменилась. Думаю, больше чем я.
Они сидели молча, пока Амандина не спросила:
— Знаете, почему мне нравятся поезда, месье?
— У тебя большой опыт путешествий поездами?
— Когда я была маленькой, Соланж брала меня на станцию в Монпелье, чтобы я могла посмотреть на прибытие и отправление поездов, и я любила это больше, чем балет. Я помню, что, когда мы сели в поезд в Монпелье в начале нашей дороги к Авизе, я хотела, чтобы поездка никогда не закончилась. И сейчас мне нравятся поезда.
— Почему?
— Из темного туннеля вырываешься в ослепительный свет. Поля, сливаясь в полосы, летят как…
— Поля, проносящиеся мимо быстро, как жизнь? Ты об этом?
Амандина оглянулась на него с улыбкой, покачала головой и повернулась обратно к окну. Все еще отводя взгляд от него, она спросила:
— Где вы были все время, пока мы ждали? Вы когда-нибудь собираетесь рассказать мне об этом?
— Не знаю, смогу ли. Сейчас точно не могу.
Катулл хотел сменить тему.
— Позволь мне рассмотреть твой кулон поближе. Очень красиво.
Он взял украшение в руку, погладил камень.
— Он выглядит очень старым. Соланж хранила его для тебя?
— Да. Единственный раз, когда я его надела, был в тот день, когда я приехала к вам.
— А как ты назвала этот жакет?
— Kontusz. Мадам де Базен произносит по-другому, но как-то так.
Катулл изучал внешний вид девочки. Под многоцветным жакетом на Амандине были черные шерстяная юбка и свитер, толстые черные чулки и ботинки до лодыжек, черные митенки на руках. В косу Изольда вплела ей черную бархатную ленту, такую же, как вокруг шеи.