Аманжол
Шрифт:
– Ирка, - сказала Лика, - ты что, ему выпить дала?
– Не-а, - сказала Ирка. Она испуганно посмотрела на Лику.
– Я дал, - сказал из угла Толик-дизелист, язык у него за что-то слегка цеплялся.
– Мы лежневский прибор разобрали. У него там в трубке всегда спирт натекает.
– Кретин, - сказала Лика. От злости у нее покраснели белки глаз.
– Оба кретины. Заткнись, Герман!
– С чего бы это?
– Военный откинулся на стуле, выпятив живот, туго вбитый в зеленую корзину брюк.
– Чтобы этот трепанг не расстраивался? Чтобы его мозги не гнили
– Замолчи, - тихо сказала Лика.
Герман выкатил нижнюю губу:
– Ага. Жалеешь ее. Мне всегда казалось, что какое-то яблочко на твоем родословном древе пахнет карамелью.
Лика с остервенением бросила в него пустую кружку. Кружка ударилась в стену и с грохотом проскакала по полу.
– Вы что, ребята?
– сказал Толя, вставая.
– Да ничего, - сказал Пулеметчик.
Он выбрался из-за стола, подошел к Герману и залепил ему оплеуху. Стул жалко крякнул, и военный развалился на полу.
– Ты что делаешь!
– Лика вцепилась в рукав Пулеметчика.
– Уйди, падаль!
Пулеметчик молча начал отрывать ее руки от куртки.
– Правильно, Ликуша, - сказал Герман, поднимаясь.
– Знай свою конуру. У меня подстилка всегда теплее будет.
– Он подошел и врезал Лике по щеке. Лика упала на Ирку.
– Сволочь, - сказал Герман Пулеметчику.
Тот деловито отщелкнул предохранитель.
– Кто сволочь?
– деловито спросил он.
– Не ты ли, бурдюк, и есть та самая сволочь? А? Ведь это ты, Герман, - сволочь! Ты трясешь военным пугалом и имеешь с этого большие деньги. Не так ли? Так кто сволочь? Очередь прошелестела по стене, зацепив елку. Вниз посыпались украшавшие ее пробки от "пепси-колы". Из дыр в стене потянуло холодом.
– Да ты что!
– Ирка запоздало пригнула голову к столу.
Герман с каменным лицом принялся застегивать пуговицы на кителе.
– Сам хорош, - сказала Лика, закрывая ладонью синяк.
– Ты-то, Пулеметчик, на тот свет больше, чем Герман, народу отправил.
Пулеметчик засмеялся:
– Молчи, пододеяльное сокровище. У меня есть цель. Достаточно светлая: выскоблить жизнь от такого смрада, как ты и этот пузырь во френче.
– Пододеяльное...
– спокойно сказала Лика.
– Но это же мне плохо. Только мне. Понял? А ты? Вспомни "Эребус-6". Летающий остров. Там вы со светлой идеей на пару сколько народу перестреляли? Как ты там делал, к трапу - и в затылок?
Пулеметчик замахнулся, Лика отпрыгнула, но не устояла и ударилась спиной о край стола. Пулеметчик подскочил к упавшей Лике, занес ногу.
– Стой!
– заорал Клем.
– Она же женщина!
– Назад!
– сказал Пулеметчик, проводя стволом автомата вокруг.
Клем сел. Дизелист, похоже, совсем протрезвел. Толя затосковал. Ноги размякли и дрожали.
– Смрад, - сказал Пулеметчик.
– Такие вот германы уперлись и не отменили высшую для 62-го, а я виноват?
– Да пошел ты, - сказала Ирка. Она приподняла Лику за плечи.
– Кажется, кровь пошла, - жалобно сказала Лика.
– Ирка, ну почему они такие кретины? Почему нельзя, чтобы хоть сегодня все было хорошо?
– Не знаю, - сказала Ирка, - озверевшие все какие-то.
– Да-да, - сказал Герман, - все злые, только Кляксы добрые.
– Молчать!
– Пулеметчик грохнул автоматом по столу.
– Кляксы отличные парни. Боевики!
– Вот ты и проговорился, Пулеметчик, - тихо сказал Герман.
– У инсургентов есть активированные Кляксы, или даже неактивированные, но есть! А циркуляр II-73? Ваш 62-ой ни хрена ни соображает? Он что, будет менять мотивировки сложившейся ситуации? Значит, трепангов на пьедестал, фиолетовый колер на флагшток, а виноваты кто? Рыжие? Боженька? А может быть...
– Все может быть, Герму ля, плевал я на все, - сказал Пулеметчик и плюнул.
– А...
Лика вскрикнула. Все обернулись к ней. Она бледнела на глазах. Рот кривился. Щека нервно вздрагивала.
– Сейчас выключит...
– в ужасе сказала Лика, глядя Толе через плечо.
Толя судорожно обернулся. Клякса почти втекла на стол. Она пожелтела, сжалась. На дне раскрывшейся солонки горел красный треугольник.
– Зараза, - сказал Пулеметчик, - она же активированная.
Он схватился за виски. Толя почувствовал, как жуткий, холодный страх начал выворачивать внутренности. Ему захотелось вопить, рвать, кусаться, ломать все, лишь бы убежать, исчезнуть, зарыться куда-нибудь, хоть под одеяло.
В центре треугольника блеснуло белое пятно.
Толя очухался от вкуса киселя. Лика стояла на коленях рядом и вдавливала ему в рот край жестяной кружки. Лика закрывала ладонью синяк и радостно улыбалась.
– Она совсем дохлая, - сказала Лика.
– Только контроль всем попортила, а память осталась.
– Дохлая? Кто?
– Клякса.
Толя сел. Он взял Лику за руки.
– Ликушка, лапушка, если у тебя память осталась, объясни, что происходит, за что тебя били эти гады?
Лика попыталась вырвать руки. Толя разжал пальцы. Лика встала и демонстративно отошла к Герману, сморкавшемуся кровью в углу под елкой. Она присела перед ним на корточки. Герман улыбнулся и пошлепал ее по здоровой щеке.
– Что, Толь, - сказала сидевшая на старом месте Ирка, - не доставил ты Лике счастья, не пожалел ее.
– Ирка затянулась сигаретой и начала раскладывать на столе распухшие от возраста карты.
Толя встал. Судя по следам, Герман приложился носом к столу. Остальные пострадали меньше. Пулеметчик сидел возле Ирки и, заглядывая ей через плечо, жевал пирожки. Клем поправлял на стуле обессилевшую Кляксу.
– Та-ак, - сказал Толя, - и ничего не было.
– А что было?
– спросила Лика прежним ласковым голосом.
– Ну, выпили парни.
– Морду вашу отштамповали, - сказал из дверей Толик-дизелист, - а потом на нее же, на морду, и плюнули. А так ничего не было.
– Ты... вы...
– Лика вскочила и бросилась в коридор.
– Ненавижу тебя! Всех ненавижу! Твари... Последнее счастье...
Хлопнула дверь.
– Анатолий Иванович, - сказал Клем, - нельзя так... женщина...
Толик-дизелист продул мундштук, открыл рот.