Аманжол

Николай ЮТАНОВ

АМАНЖОЛ

Человек - не завершение, а начало.

Мы живем в начале второй недели

творения. Мы - дети Дня восьмого.

Торнтон Уайлдер

Южный ветер ударил в створки купола, когда развернулись на Единорог. Сразу захотелось обратно в кунг, к печке, к чаю.

Толя поднял голову от пульта управления. Телескоп еле заметно кренился вниз. Из створок мерцал размытый глаз Акубенса.

– Хорош!
– сказал Сакен.
– Есть.

– Крайнюю слева, - крикнул Толя. Он сунул задубевшие руки под теплую струю вентилятора,

– Фильтры "эр" и "джи", - сказал Сакен, поворачивая ручку фотометра. Верхнее перекрестье.
– Он помолчал и добавил: - Изображения плохие. Звезды, как блямбы.

– Опять "козлы", - сказал Толя.
– Ну как пишет!

Перо самописца кинулось влево, принялось чертить дугу, затем упало к нулю.

– Иссяк сигнал, - сказал Толя.
– Погасла, родная. Что делать будем?

– Покурим, - предложил Сакен.
– О! Без четверти двенадцать.

Толя остановил протяжку лент, нажал кнопку на пульте. С жужжанием опустились лепестки, защищающие зеркало телескопа. Закрылись створки купола. Слезший с лестницы Сакен поставил на пульт коробку с фильтрами и выключил часовое ведение телескопа.

Они спустились по лестнице. Толя посмотрел на юг. Небо словно подернулось дымкой. Растопыренный четырехугольник Ориона, опоясанный ярким мечом, светил слабо, звезды раскинули неровные ореолы.

– Славное небо, - сказал Толя.

Свежий предновогодний снег хрустел под валенками. Южный ветер вскидывал снежные хлопья, крутил их в свете висящего над дизельной фонаря. Тускло отсвечивали тридцатиметровые опоры недостроенного телескопа. Рядом дремал подъемный кран, уткнув решетчатый хобот в гору железной арматуры. Также недоделанная гостиница совсем терялась рядом с чудовищем нового телескопа. Только темные стекла поблескивали в узких окнах-бойницах.

– Колется морозец, - сказал Толя, надвигая шлем на лоб.
– В столовую пойдем?

– Скоро Новый Год, - сказал Сакен.
– Клем уже там.

Они ввалились в прихожую, когда до Нового Года осталось меньше пяти минут.

– Дверь закройте!
– закричала Ирка.

– Ну што, нет неба?
– спросил Клем.

– Ме-е-е, - сказал Толя, скидывая полушубок.

– И правильно, - сказала Ирка. Она появилась из кухни с двумя чайниками в руках.
– Новый Год надо под елкой встречать.

– Вот пришли, - сказал Сакен.

– Телевизор не работает?
– спросил Толя.

– Не-а, - сказал Толик-дизелист и засмеялся, - ты у нас будешь заместо телевизора.

– Шестаков!
– сказала Ирка.
– Ты кисель разлил?

– Разлил, разлил, Семеновна, - сказал Толик-дизелист.
– Вон - на полу под елкой.

Клем уселся за стол и сказал:

– Сейчас ударит... ой, ударит...

– Да, давайте скорее, - сказала Ирка.

Погасили свет, зажгли свечу. Часы на стене затрещали и выдали первый удар. Толя поднял свою кружку с киселем. Напротив Ирка беспокойно переводила выпуклые глаза с часов на свечу. Клем нюхал кисель. Толик-дизелист ждал двенадцатого удара, с присвистом затягиваясь сигаретой, воткнутой в длинный мундштук. Сакен откинулся на стуле, поставив кружку на колено. Часы ухнули последний раз.

– С Новым Годом, - сказал Клем.

– С Новым Годом!
– сказала Ирка.

Забрякали жестяные кружки.

– Ух, пробирает!
– сказал Толик-дизелист и засмеялся. Мундштук вскинулся вверх и задрожал.

– Ну что, Толя, - сказала Ирка, - у вас в Ленинграде небось не так Новый Год встречают? С "Шампанским"?

– Мы под Новый Год в лес уходим, - сказал Толя. Он постучал по кружке, вытряхивая последние капли киселя.
– А там - крутой чай, да картошка с тушенкой.

– Ну это мы тебе обеспечим, - сказала Ирка.

– Плюс гитара.

– А гитарой ты нас обеспечишь, - сказал Клем.

– Ира, я чаю налью?
– спросил Сакен.

Ирка взялась разливать чай:

– В первый раз так Новый Год встречаю: при свече, с гитарой и чаем. У нас в поселке - ого-го!
– так навеселишься, что утром номер года не вспомнить.

Толя покрутил инструмент за кривые колки, подергал за струны и спросил:

– Что происходит на свете?

– Вот, - сказал Клем.
– Давай что-нибудь блатное.

– Клем, - сказал Сакен, - я твою книжку почитаю.

Он взял из-под елки "Все чудеса в одной книге" и ушел в соседнюю комнату.

– Чего это он?
– спросил Клем.

– Ну, не любит человек, - сказал Толик-дизелист.

– Тихо вы, мужики, - сказала Ирка.
– Давай, Толя.

Толя спел "Диалог".

– Когда я на Целине был, - сказал Толик-дизелист, - у нас тоже парень здорово пел. Но то больше военные были. "Темная ночь", "В далекий край..."

– Можно и военные, - сказал Толя.
– Но Новый Год все-таки.
– Он опять подергал струны.
– Споем и военные.

Клем оторвал кусок лепешки и макнул его в сахар.

– Правильно, - сказал он, - у вас в Ленинграде какой-то товарищ появился. У него песни есть хорошие.

– Розенбаум?
– спросил Толя.

– Не знаю, - сказал Клем, глотая, - наверное.

– Кстати, хотите, случай расскажу, - сказал Толик-дизелист. Он всадил в мундштук новую сигарету.
– Это тоже, когда я на Целине был. Я в ночь на бульдозере работал, а днем спал. Ну вот, просыпаюсь - кто-то ведром брякает. А это уборщица - молодая такая баба, лет двадцати пяти...

– Ну, поехал Шестаков!
– сказала Ирка.

– ...и шасть ко мне в кровать. Ты, говорит, парень, не бойся, я на тебя претендовать не буду.

– Ну и как?
– с интересом спросил Толя.

– Меня комендантша спасла, - захохотал Толик-дизелист, - в дверь застучала, а потом все расспрашивала: "Что это вы запираетесь?" - Он улыбнулся.
– Пацан был, мальчишка. Я из-за этой Целины на год позже в армию пошел. А знаешь, как по душе дерет, когда твой год в дембель, а ты остался?