Амелия
Шрифт:
– Да найдется ли такой человек, – вскричал доктор Гаррисон, – который после всего того, что капитан нам здесь рассказал, осмелится утверждать, что пристав вел себя, как положено, а если бы даже так оно и было, следует ли его награждать за то, что он ведет себя, как подобает человеку и христианину? Остается лишь пожалеть о том, что вместо обычая подкармливать их за счет кармана бедняков и обездоленных (если только они не позволяют себе чрезмерно грубого обращения), не существует закона и судебной практики, сурово наказывающего их, когда они себе это позволяют. Что до настоящего случая, я не только против того, чтобы поощрять пристава подачками, но даже считаю, что если существует какой-либо способ наказать его за грубость, то буду от души рад возможности прибегнуть к нему: ведь поведение тех, кто является одним из неизбежных общественных зол, требует особенно строгого надзора. Служебные обязанности этих людей распространяются большей частью на тех несчастных, которые сами не могут за себя постоять; а между тем выполнять эти обязанности чаще всего берутся наихудшие из людей.
Приставу не оставалось теперь ничего другого, как удалиться, что он и сделал, бормоча, что в другой раз он будет лучше знать, как ему поступить, а вскоре после этого Бут со своими друзьями покинули его дом; следует лишь добавить, что при выходе их поджидал знакомец Бута – сочинитель, который, отведя доктора Гаррисона в сторонку, сунул ему в руку расписку в получении денег, которую доктор тотчас возвратил ему, сказав, что не имеет привычки подписываться, не зная ни содержания книги, ни автора; однако если джентльмен соблаговолит прийти к нему домой, он охотно по мере сил окажет содействие его таланту.
Сочинитель тут же записал имя священника, его адрес и отвесил ему так много поклонов, как если бы ему удалось выудить полгинеи, за которою он охотился.
А мистер Бут тем временем попрощался с арестантом-философом и ушел вместе со своими друзьями.
Книга девятая
Глава 1, в которой повествование возвращается вспять
Прежде чем продолжить наш рассказ мы считаем уместным возвратиться немного назад, дабы объяснить недавнее поведение доктора Гаррисона; каким бы непоследовательным оно не казалось, его, если глубже вникнуть в причины, вполне можно согласовать со всеми правилами совершеннейшего благоразумия, равно как и высшей добродетели.
Мы уже видели, в каком свете поведение Бута было представлено священнику во время его пребывания за границей. Разумеется отзывы о капитане, поступавшие как от викария, так и от жившего по соседству с Бутом джентльмена, были куда более резкими и неблагоприятными, нежели доктор Гаррисон счел необходимым изложить в письме самому обвиняемому. Однако его оценка поведения Бута явствовала из этого письма со всей очевидностью. Тем не менее, он решил все же повременить с приговором до своего возвращения в Англию и, хотя порицал Бута, все же не хотел осудить его, не удостоверясь во всем своими глазами.
По возвращении в свой приход, пастор убедился, что многие свидетели подтверждали обвинения, звучавшие в письмах к нему за границу; самой суровой была жена викария, прежняя приятельница Амелии, даже и теперь прикидывавшаяся ее подругой. Всякий раз она начинала с одного и того же предисловия: «Мне очень грустно об этом говорить, но меня побуждает к тому дружеский долг; вас следует поставить в известность обо всем для их собственной же пользы». И не было случая, чтобы после такого вступления она удержалась от какой-нибудь отвратительной клеветы и злобных нападок.
Неудача, постигшая Бута в деревне, была в значительной мере следствием невезения (хотя, возможно, также в некоторой степени и неблагоразумия), однако связанные с ней подробности были представлены доктору в чрезвычайно недоброжелательном свете; кроме того, по всей округе по адресу Бута распространялись грубые и возмутительные небылицы, которые просто-напросто измышлялись его врагами и местом действия которых, поскольку Бут покинул эти места, служил Лондон.
Наслушавшись всяческой клеветы, доктор приехал в Лондон, будучи уже достаточно предубежден против Бута и, узнав адрес Бута, отправился к нему с визитом. Таким образом, неизвестный, посетивший квартиру Бута в то время как сам он гулял с Амелией в Парке, был, разумеется, не кто иной, как доктор Гаррисон, и именно по поводу его визита, как читателю, возможно, угодно будет припомнить, строилось столько странных и самых неожиданных предположений.
Здесь священник увидел маленькие золотые часы и все те милые безделушки, которые были подарены детям щедрым милордом и которые, как он заключил из ответов невежественной и недалекой девочки-служанки, были, без сомнения, куплены на днях Амелией.
Такой вывод настолько совпадал с представлениями о мотовстве Бута, о котором доктор Гаррисон наслышался в деревне, что от твердо уверовал в то, что и муж, и жена – тщеславные и глупые люди, не заслуживающие ни малейшего снисхождения. Конечно, трудно было поверить, чтобы два разумных существа были способны на такое сумасбродство, однако увиденное священником – при всей чудовищности и нелепости – явно свидетельствовало против них.
Доктор Гаррисон покинул их супружеский кров разъяренный своим мнимым открытием и, к несчастью для Бута, условился в тот же самый вечер поужинать с тем джентльменом, у которого Бут арендовал в деревне ферму. Случилось так, что речь зашла и о бедном капитане; это дало обоим повод обменяться мнениями на сей счет; рассказ священника о его недавнем визите в дом Бута до того разгневал джентльмена, которому Бут тоже остался должен, что он поклялся на следующее же утро вчинить против него иск и упрятать должника в тюрьму живым или мертвым; в конце концов он убедил и своего собеседника последовать его примеру. Они тотчас же послали за мистером Мэрфи, в присутствии которого доктор Гаррисон вновь описал все, что видел на квартире Бута, в качестве основания для возбуждения иска, о чем стряпчий, как мы уже знаем, проговорился Аткинсону.
Но стоило только священнику услыхать о том, что Бут арестован, как его начала преследовать мысль о горестном положении его жены и детей. Ведь дети, которых их отец обрек на нищету, ни в чем не повинны; что же касается самой Амелии, то хотя доктор Гаррисон и считал, что обладает неопровержимыми доказательствами ее чрезвычайно предосудительного легкомыслия, но все же его прежнее дружеское расположение и привязанность к ней заставляли священника искать для нее различные оправдания, и в итоге он, отбросив едва ли не все подозрения относительно Амелии, возложил всю тяжесть вины на супруга.
В таком расположении духа доктор Гаррисон решил посетить Амелию вторично, но неподалеку от дома миссис Эллисон его встретил сержант, который тотчас не преминул ему представиться. Узнав своего прежнего слугу, священник отправился с ним в кофейню, где получил от него такой отчет о Буте и его семье, что попросил сержанта немедленно проводить его к Амелии; новый приход доктора Гаррисона и послужил тем целительным снадобьем, о, котором мы упоминали в конце девятой главы предшествующей книги.
Тогда же священник получил вполне удовлетворившее его объяснение относительно увиденных им накануне безделушек, которые вызвали у него такое неудовольствие и из-за которых на голову бедного Бута обрушилось столько бедствий. Амелии удалось также в какой-то мере рассеять недоумение священника по поводу всего того, что он слышал о поведении ее мужа в провинции; она заверила доктора Гаррисона своей честью, что Бут сумел бы убедительно ответить на каждое обвинение относительно его поступков и что такой беспристрастный и добросердечный человек, как священник, без сомнения, полностью оправдал бы его и счел без вины пострадавшим неудачником, который заслуживает скорее сочувствия, но никак не гнева или враждебного к себе отношения.