Америка reload game

Еськов Кирилл Юрьевич

– Это за кого ж вы меня считаете, а?.. Ладно, к делу: могу я вам помочь?

– Можете, – тяжело вздохнул провяленный. – Если будете держаться от всего от этого как можно дальше, и не станете путаться под ногами у профессионалов.

– Ну, как знаете. Значит, придется мне – самому. Туги, стало быть…

– Ладно, – вздохнул провяленный еще горше (и с горечью этой, как сообразил позже Виктор, чуток даже переборщил). – Мы подумаем, как вас приспособить к делу – к нашему делу. А про тугов – забудьте и думать: это приказ. Вам такое слово, судя по вашей биографии, не знакомо ни в каком приближении, но если вы дорожите жизнью своего друга (да и своей собственной, между прочим, тоже) – придется выучить. Доступно?

– Вполне.

А через пару дней двоих служителей-индусов из представительства Британской Ост-Индской компании понесло за каким-то чертом прокатиться на каноэ; каноэ перевернулось, а плавать индусы, как выяснилось, не умели вовсе,

такая вот печаль. Расследование – во всяком случае, официальное, полицейское – подтвердило: чистый несчастный случай. А Виктор, услыхав об утопленниках, ощутил вдруг тот же ледяной холод в желудке, как когда-то при виде развороченной 48-фунтовым ядром стенки окопа с отпечатком своего штуцера: только сейчас до него дошло как следует, что человек из разведслужбы Компании ни капельки не шутил, и даже не сгущал красок. )

– Мы тут, между прочим, – продолжал тем временем принц, – вполне даже не чужды прогресса: послали намедни в Новотобольск, бабушке с дедушкой, фотографические портреты внуков. Вот ведь до чего современная техника дошла – уму непостижимо!

– Кстати, Сэм, о фотографии, – подал голос молчавший до сих пор Штубендорф, и консул тотчас отставил недопитый стакан, сделавшись сразу очень серьезным. – Вы тут удачно сказали, что «бумага всё стерпит». Так вот, есть такая бумага, которая стерпит не всё: фотографическая. У нас есть фотоизображения поселка, до и после бомбардировки; «после» – это в виде не проявленных пока фотопластинок, но не суть важно… Так вот, если бы вы заверили своей подписью и консульской печатью эти пейзажики – ну, в дополнение к текстовому описанию причиненного ущерба, – это было бы именно то, что надо.

– Любопытно… Я никогда не слыхал, чтоб фотографические изображения принимались судом в качестве доказательства, но, возможно, мы как раз и создадим прецедент! О’кей, джентльмены, я сделаю всё, что в моих силах. Однако вы, надеюсь, не строите себе особых иллюзий: успех такого рода иска будет определяться не столько юридической безупречностью вашей позиции, сколько состоянием отношений между Соединенными Штатами и Великобританией: сейчас они, к счастью для вас, находятся близ точки замерзания, но если они вдруг потеплеют – или, наоборот, накалятся до грани настоящей войны…

– Ну, это-то понятно… Спасибо, Сэм, Компания будет вам весьма обязана.

– А можно тогда задать вам вопрос? Это, конечно, вовсе не мое дело, но… У меня сложилось впечатление, что если бы адмирала вовремя известили, что этот бережок облюбовал для своего гнездовья белоголовый орел *,

– ------------------------------------

* Белоголовый орел (правильнее – белоголовый орлан, Haliaetus leucocephalus ) – государственный символ США, фигурирующий на гербе страны и в иной ее официальной атрибутике (прим. ред. ).

– ------------------------------------

они, скорее всего, воздержались бы от бомбардировки. А вы загнали крысу в угол: Прайсу теперь светит трибунал, и спасти его может только крупный и быстрый успех, победоносная атака на калифорнийские города… Так вот, вопрос: может, этого вы как раз и добивались, а Pearl Bay – лишь пожертвованная в этом гамбите фигура?

– Я не могу ответить на ваш вопрос, Сэм. Я действительно не знаю, но даже если б и знал…

– Спасибо, Иоганн. Собственно, вы уже и ответили.

12 Когда в бунгало с плетеным столиком дошел черед до традиционного третьего тоста: «За тех, кто в пути, за тех кто не с нами. За тех, кто в море и в сопках, на вахте и на гауптвахте!», и все, не сговариваясь, выпили стоя, лицом к востоку-северо-востоку – куда утром прорвался одинокий «Садко», от франко-британской эскадры уже виднелись на горизонте лишь верхушки мачт. По всем прикидкам Прайса, «Даву» и «Нею» давным-давно пора было возвращаться с плененным калифорнийцем, однако океан вокруг оставался первозданно пуст, и это начало не на шутку его тревожить. А когда марсовый «Абукира» разглядел чуть левее по курсу несколько крохотных точек, оказавшихся, по рассмотрении, переполненными спасательными шлюпками, адмирал понял со всей ясностью: да, похоже, сегодня – не его день… Французских моряков приняли на борт; капитан «Нея» погиб, однако капитан «Даву» с первыми лейтенантами обоих кораблей были вполне в состоянии отчитаться перед спешно собранным военным советом во главе с Прайсом с Депуантом о своей погоне за калифорнийцем. Офицеры те были храбры и опытны, коллективный отчет их вышел весьма квалифицированным и подробным, и содержал одну лишь неясную деталь: что, собственно, приключилось в час двадцать пополудни двадцатью милями северо-восточнее острова Оаху,

и какая сила отправила на дно два новейших военных парохода? Вплоть до указанной минуты преследование происходило в точном соответствии с планом. Калифорниец уходил на всех парах, но оторваться так и не сумел, и часа через два оказался в пределах досягаемости носовых орудий «Даву». Французы, не открывая огня (ибо артиллерийского вооружения противник точно не имел), методично сокращали дистанцию, и около часа пополудни, зайдя чуть правее и чуть левее преследуемого, дали два согласованных носовых залпа; снаряды с идеальной кучностью легли метрах в двухстах прямо по курсу беглеца, тот немедля сбавил ход и отсемафорил запрос: что означает неспровоцированное нападение на корабль Русско-Американской компании «Садко», не входящий в состав Российского флота? Капитан «Нея» Франсуа Лежандр, не тратя времени, приказал калифорнийцу стопорить машину, спускать флаг и готовиться к приему призовой команды; русские выразили решительный протест, но подчинились. Через четверть часа спустивший желто-зеленый компанейский флаг «Садко» (имперский Андреевский не был им поднят вовсе) с машиной на холостых оборотах был «взят в коробочку» подошедшими на полсотни метров французами, также застопорившими ход. С «Даву» уже спустили шлюпки с призовой командой, и ничто не предвещало нарушения процедуры сдачи, когда русские вдруг сдернули брезент с некоего установленного на палубе оборудования, и… А вот дальше – непонятно. «Они нас обстреляли, в упор!» – «Чем обстреляли-то?» – «Да не поймешь… Точно не пушки – звуков выстрелов было не слыхать» – «Ну, значит – ракеты?» – «Да нет, вроде и не ракеты… Ракету – ее ведь в полете видать, да и дымный след за ней тянется…» – «Ну а что ж тогда – если ни то и ни другое?!?» – «Не могу знать, ваше превосходительство…» На обоих французских пароходах произошло по два чудовищной силы взрыва. «Ней» лишился надстроек и большей части орудийной палубы, а «Даву» получил такие повреждения корпуса, что почти сразу начал терять плавучесть. С вновь поднявшего флаг «Садко» просемафорили, что дают экипажам пять минут на то, чтоб перебраться в шлюпки, а затем огонь будет возобновлен – после чего капитан «Даву» Жан Бертье и принявший командование «Неем» первый лейтенант Анри Лебель отдали приказы «оставить корабль»; русские честно дали им время завершить спасательные работы, после чего неизвестным способом произвели на оставленном командой «Нее» еще один, добивший его, взрыв и отбыли в северо-восточном направлении; «Даву» к тому времени затонул сам. (…Место, кстати, оказалось поистине заколдованным: именно здесь много лет спустя, в совсем другой войне, калифорнийские «поморники» с британскими «корморанами» заклюют до смерти японского флагмана, сверхмощный линкор «Харуна» – как раз за те восемь с половиной минут, на которые он неосмотрительно высунул нос из-под зонтика своей палубной авиации, – и именно эта гирька, как сходится большинство военных историков, и перетянет в итоге драматически колеблющиеся чаши весов Хавайского сражения, а затем и всей Пацифической кампании, на сторону Союзников. ) Военный совет погрузился в тягостное недоуменное молчание.

– Что это было, Бэрримор? – озадаченно обратился Прайс к своему многоопытному по части технических новшеств флаг-адъютанту. – Как полагаете?

– Я полагаю, это могла быть катапульта, сэр. Раз не пушка и не ракета – больше и быть нечему.

– Катапульта?!?

– Ну да: метательная машина, использующая, например, энергию пара – благо на пароходе с этим просто. Такая штука вполне могла бы добросить до корабля противника куда больше взрывчатки, чем помещается в пушечном снаряде – если дистанция не слишком велика, как в нашем случае.

– Ваша идея весьма остроумна, мсье, – покачал головою капитан Бертье, – но даже если бы та катапульта бросала в нас целые бочки пороха, разрушения не были бы столь велики. Sacrebleu!*

– ------------------------------------

* Черт побери! (фр. )

– ------------------------------------

– это было похоже на взрыв крюйт-камеры! Таких снарядов просто не бывает…

– Значит, теперь появились, – пожал плечами Бэрримор. – Возможно, русским удалось-таки «приручить» нитроглицерин – как знать?

– Ну, и что нам теперь с этим делать? – вопрос Депуанта прозвучал как слегка завуалированное «Может, вернемся?»

– Ничего особенного, – отрезал Прайс. – Эта штука явно не слишком дальнобойная – иначе они не стали бы затевать такой рискованный спектакль, как сегодня. Значит, нельзя давать русским подходить на дистанцию пистолетного выстрела, только и всего. При нашем подавляющем перевесе в артиллерии – ведь у них нет ничего серьезнее многопушечных фрегатов – это не проблема.

– Не проблема? – прищурился французский командующий. – Даже так?..